Вредность не порок
Шрифт:
Я прошла вдоль беседки и вышла к уже основательно натоптанной нами за последние дни тропе. Обошла теплицу и, немного не доходя до забора, остановилась. На земле были расстелены две телогрейки, я долго смотрела на них, стараясь понять, почему же этот факт мне так не нравится.
Тут я услышала, как меня окликнул Петр Игнатьевич, развернулась и неожиданно увидела в лопухах справа от тропинки что-то красно-белое. В первое мгновение мне показалось, что это скомканная тряпка, но сердце отчего-то сжалось, шагнув ближе, я с ужасом поняла, что передо мной Иркина кошка Маська. Что именно произошло с ней, я понять не успела, сообразив лишь, что кошка мертва, а ее белоснежная шерстка слиплась от запекшейся крови. Зрелище это было явно не для моих нервов, и я заголосила во все горло, одновременно плюхнувшись на землю, потому что ноги меня уже больше не держали.
Тут возле меня очутился Петр Игнатьевич. Вслед за участковым показалась толпа самого разнообразного народа, и на меня обрушился град вопросов. Но наш участковый показал себя молодцом, оглянувшись вокруг, он быстро сообразил, в чем дело, и, стащив фуражку, вытер со лба пот:
– Матерь божья, что делается!
Он помог мне подняться, и я вновь очутилась на лавочке рядом с Надеждой. Теперь настала ее очередь приводить меня в чувство, я сидела истукан истуканом, не реагируя на окружающих. Возле лавки продолжали вертеться люди, вскоре ко мне пробился Петр Игнатьевич, рядом с ним была молодая женщина в белом халате, которая без всяких разговоров вкатила мне в руку укол. Это окончательно подкосило мои силы, я закрыла глаза и решительно отказалась отвечать на вопрос сурового молодого человека в штатском: почему я сразу направилась туда, где находилось умерщвленное животное?
– Так вы утверждаете, что незнакомы с этим человеком?
Я в десятый раз кивнула и опечалилась. Молодой человек в штатском печалился вместе со мной, удрученно подперев голову рукой и вздыхая. Который час, вертясь на неудобном колченогом стуле, я честными глазами моргала на прилипчивого следователя, тщетно стараясь сообщить ему нечто, что удовлетворит наконец-то его неуемное любопытство.
Кабинет, стул и люди, задающие вопросы, менялись несколько раз, столько же раз меня любезным голосом просили сообщить все, что может быть полезным для раскрытия преступления, столько же раз благодарили за сообщенные сведения, и все начиналось заново.
Периодически я сталкивалась где-нибудь с тоскующей Надькой, мы обменивались жалобными вздохами и вновь скрывались за разными дверями. Иногда возникал участковый, ободряюще улыбался, хлопал меня по плечу и советовал потерпеть еще немного, ничего не поделаешь, следствие должно учитывать все возможные версии. Часа через четыре мы наконец встретились с Надькой в коридоре.
– Я отпросилась покурить, – нервно сообщила мне Надежда, – не могу больше…
Я отпросилась по несколько другой причине, однако обе версии позволяли нам уединиться в туалете, что мы, собственно, и проделали.
– Что ж ты не куришь? – поинтересовалась я, усмехнувшись.
Между нами, Надька не курила вовсе, просто врожденная скромность не позволила ей выдвинуть другую уважительную причину. Она раздраженно заявила:
– После такого и закуришь, и запьешь…
– Точно… – согласилась я. – Ты что рассказывала-то? Ты мужика-то этого.., убитого.., узнала?
Надька передернула плечами и кивнула:
– Господи, как не узнать… Я ж с ним танцевала…
Только он был в зеленом пиджаке. А сейчас в одной рубашке. Ой, мамочки, – запричитала вдруг она, схватившись за виски руками, – сниться он мне теперь будет, ох, чую, что будет. Горло его в глазах стоит…
Она снова заныла, я уточнила:
– А что его горло?
– Как что? – всплеснула Надежда руками. – Перехвачено горло отсюда досюда… Весь кровью залит до самых коленок…
– Да? – ужаснулась я, только сейчас сообразив, что добросердечный участковый, пожалев мои нервы, показал мне одно лишь лицо. – Я, честно сказать, подумала, что его задушили или чего в этом роде…
– Задушили… Я Игнатьевичу говорю: «Он в зеленом пиджаке?» – «В зеленом? – говорит. – Да нет, вроде нету пиджака, сама вот смотри…» Да простыню и откинул.
А там… Ой, плохо мне, Стаська, ей-богу, плохо. Рубашка вся как есть залита, и горло перехвачено, словно мясник рубил. Простыню Игнатьич прикрыл, да не натянул, как было, так она вся вмиг промокла…
Пару минут мы с Надеждой поплакали друг у дружки на плече, но меня надолго не хватило.
– Ты что рассказывала следователю?
– Что спрашивал, то и рассказывала. Что отмечали день рождения в «Магии», убитый подошел, пригласил.
А как звать, не знаю. Он, может, и говорил, да на черта мне его имя сдалось? Только кажется мне, что, кто он, им и без меня хорошо известно. Допытывались, почему он у Ирки на крыльце оказался. Это и я сама хотела бы знать.
Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?
– Про Ирку нет… В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты ж Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого не дергая. Только вот зачем?
Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером зайти хотела. Она сказала, что узнала кое-что интересное…
– А что?
– Так откуда ж мне знать? У меня тогда голова разрывалась, света белого не видела… До расспросов ли мне было? А она говорит, зайди вечером… И на Юру этого косит… Но она такая радостная была… Ну ты понимаешь… На коленках у него сидела.
Надька усмехнулась:
– Я ее радость тоже заметила… Трудно было не заметить. Она на этого Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла, гляжу – батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие…
Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах, насколько я успела узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка наделает глупостей. Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.
– Как ты считаешь, – прервала мои размышления Надежда, – не могло быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а этот Юра – приревновал или еще чего?..
– Мне это тоже в голову приходило, – созналась я, – только объясни мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка живет? Скорее можно предположить, что он тебя бы разыскивал… Слушай, может, Ирка дома? Я имею в виду в городской квартире?
– Действительно, – оживилась Надежда, – я об этом не подумала… Надо следователю сказать… Пойдем!
– Подожди, – ухватила я ее за руку, – я тебе еще не все рассказала…
Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала лишь о Ефиме. Я дала ему слово о камнях не говорить никому, как бы мне ни хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не могла. Когда я закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.