Времени нет
Шрифт:
— Весь секрет в том, чтобы не терять из виду край бассейна. И тогда всегда возвращаешься на прямой путь.
Зазвонил телефон Ахат, лежащий на соседнем сиденье. Его перелив казался кощунственным в этом храме с мозаичными стенами и стеклянной крышей. Ахат прочла имя на экране и, подумав, сбросила звонок.
Ее сомнение длилось две секунды, но этого размышления — отвечать на звонок или нет в присутствии первого лица государства — было достаточно, чтобы Эдем понял: Ахат считает президента отработанным материалом, который вряд ли будет ему полезен в будущем, а значит, с ним можно не церемониться.
И Эдем
«Ну, покажи себя, включи президентскую харизму», — обратился Эдем к человеку, в чьем теле он оказался. Эдем постарался представить, что это не он, юрист-неудачник, сидящий сейчас на неудобной пластиковой скамейке в бассейне с уже вырванной кое-где мозаикой, что это сам глава государства пришел на деловую встречу, от результата которой так много зависит.
— Чем планируете заниматься потом? — спросила Ахат и сочувственно уточнила: — Если уж не будете управлять страной.
Эдем был не в том положении, чтобы реагировать на очевидную бестактность вопроса.
— Задумаюсь, когда придет время. А пока рассчитываю еще лет на пять.
Ахат кивнула — так взрослый поддакивает капризному малышу, зная, что не выполнит его капризы.
— А зачем?
Эдем удивился.
— Что — зачем?
— Зачем вам пять лет президентства? Общеизвестно, что во второй срок президент делает меньше, чем в первый, поэтому не стоит сюда приплетать интересы страны.
— Напротив, второй термин — шанс завершить задуманное.
Ахат обнаружила задирку на среднем пальце.
— Господин президент, вы же неспроста решили встретиться со мной. К тому же не пригласили на Банковую, а сами явились в этот бассейн советских времен. Очень вам, стало быть, припекло. Посторонние нас не услышат — мне приходится платить немалые деньги, чтобы дважды в неделю бассейн служил исключительно для наших нужд. Поэтому выбирайте сами: можете ли вы быть со мной искренним, или просьба, с которой вы пришли ко мне, не так уж важна. Не нужно рассказывать мне сказок о незавершенных реформах. Власть — это змея, пожирающая свой хвост. Она сама — и цель, и причина. В бизнесе все честнее. Цель одна — заработать, делец ее не скрывает, и никто от него другого и не ждет. А политик вынужден строить свою истинную страсть в красочную одежду, чтобы обмануть других.
Акустика в зале была хороша, но все остальные звуки заглушались ударами пловца. Ахат не врала — их разговора никто случайно не услышит, даже если они будут говорить во весь голос.
— Для одних власть является наркотиком потому, что позволяет потакать собственному желанию, для других — потому что позволяет управлять людьми, но есть и такие, для которых истинная красота власти заключается в изменениях, которых они могут достичь, — ответил Эдем. — Не стоит забывать о стремлении человека переделать мир по-своему, а чем больше власть, тем выше пирамиды.
Ахат растянула губы, чтобы выпустить короткий смешок, родившийся в недрах ее брюха.
— И что понадобилось от меня для вашей пирамиды? Тесаный камень?
— Лекарство от поражения Митча.
Лицо Ахат застыло,
Эдем терпеливо ждал.
— Признаюсь, я подумала, что ваша кампания нуждается в финансовой поддержке, и вы потому пришли. А здесь он как. Спрашивать, понадобилось ли это лекарство лично вам, или кому-то из ваших близких, некорректно, да я и не хочу знать — это тот случай, когда знание ослабляет, а не придает силы. На какой стадии ваш болен?
— На последний.
— Странная штука, правда? Последняя стадия болезни, но достаточно одной инъекции с копией гена — и человека уже можно в космос отправлять.
— Да, странно! Почему вы сами не взялись за производство?
— Фармацевтика — это игра в лотерею: покупаешь билет каждый день, а выигрываешь раз в несколько лет. Только лекарство от смертельной болезни не оказалось выигрышным билетом, как это ни парадоксально. Цикл производства одной дозы занимает несколько месяцев, представляете ли его себестоимость? А больных — единицы. Даже если все они смогут за него заплатить, даже если поражение Митча включат в государственную программу поддержки (а мы с вами знаем, что на лоббирование этого вопроса уйдет несколько лет), мы все равно получим в итоге убытки. Поэтому мы с радостью отдали эту честь Фарм-Фьюче, было даже интересно, как они выпутаются. Но они не успели даже попробовать: их судебные процессы по другим вопросам сплелись в один ужасный клубок из кизилового лика, который, кажется, можно только разрубить.
Эдем от волнения встал.
— У вас сохранилась хотя бы одна доза?
Ахат изучала его, как изучают поведение вируса под микроскопом.
— Никакой. Мы можем сделать ограниченную партию. Но если человек на последней стадии, то просто не дождется.
Эдем спустился в бассейн. Волны у его ног меняли амплитуду колебаний в зависимости от того, как далеко был пловец, но ни разу они не выплеснулись за бортик. Узор на дне напоминал игру калейдоскопа.
— Ну все, сегодня достаточно, — донеслось до Эдема.
Раздался плеск.
Узор стал застывать, как цемент. Боковым зрением Эдем видел, что за ним наблюдают. Когда он поднял голову, тренер и его подопечный кивнули. Эдем кивнул в ответ.
— Пятьдесят шесть секунд, — констатировал Эдем, не тратя силы на притворный восторг, и снова уставился в воду, чтобы не дать повода для продолжения разговора.
Застонали кресла. Переваливаясь с ступени на ступеньку, к ним спустилась Ахат.
— Это что такое? Ты в каком свете выставляешь меня перед президентом? — атаковала она сына, который, не понимая того, сразу же стал навытяжку. — Нельзя работать на полсилы. Никогда!
Младший что-то пробормотал в оправдание, надеясь на поддержку тренера. Тот отреагировал каменным ликом, способным выдержать как суровую критику, так и мольбу о помощи.
— Иди! — приказала Ахат.
Сын воспользовался возможностью убежать. Эдем провел взглядом его статную фигуру.
— Вы сегодня хорошо себя показали, — сказала Ахат тренеру.
Для тренера такое изменение риторики не было неожиданностью. Он достойно принял похвалу, подобрал шлепанцы своего подопечного и последовал.