Времени нет
Шрифт:
Следовательно, Безликий имел такой вес в Администрации, что был хорошо знаком охране первого лица и мог позволить себе пробежку на президентском этаже. Порывшись в чужой памяти, Эдем не мог вспомнить, чтобы президент Антоненко имел какое-то отношение к этому человеку. Однако во время первого знакомства Безликий предлагал Олесю Крепкий пост от имени главы государства! Да и встретиться тет-а-тет с олигархом Хижняком вчера вряд ли было по силам простому смертному.
Размышляя над этим, Эдем дошел до президентского кортежа. Ему усердно открыли дверцу одного из бронированных джипов. Эдем разместился на сиденье. Кортеж
— Получена команда остановиться, — сказал он.
— Что за тряски?
Эдем открыл дверцу, собираясь выйти. Но едва он ухватился за водительский подголовник, как в кармане зажужжал телефон. Звонил Гарда.
— Господин президент, к нам поступила информация, что в больнице на вас может готовиться покушение, — Эдем впервые услышал Гарду встревоженного. — В больнице опасно. Мы не сможем обеспечить достаточный уровень охраны.
Голос его звучал громко, и охранники переглянулись. На переднем сиденье малодушно щелкнула расстегнутая кобура.
Из-за поступков Эдема кто-то погибнет, сказал джин. Не о самом ли президенте идет речь? Не толкает ли он сам себя на верную смерть?
— Господин президент, — продолжил Гарда, — если вы считаете необходимым, я могу поехать и проследить, чтобы все было как следует. Вы не должны рисковать. Контракт подпишут и без вас.
Но Гарда не знал, что стоит на кону. Не уехать — значило для Эдема провести драгоценные часы своей жизни в администрации или дома. Не уехать — означало, что он не увидит сегодня Инару.
В трубке негромко прошелестел какой-то посторонний голос, но Эдем не разобрал слов.
— Господин президент, я попрошу все стороны собраться у нас в администрации. Это будет и символично, и полезно для репутации.
Гарда говорил и говорил. Наименее разговорчивый глава Администрации за всю ее историю откровенно огородил словесные глупости. Это было подозрительно. И Эдем вдруг представил, что за спиной Григория Гарды стоит Безликий — и подсказывает, как поступить.
Это предположение вдруг налилось красками и приняло форму. Действительно, к кому мог спешить Безликий на президентском этаже, как не главе администрации? Откуда еще у Гарды могла появиться информация о покушении? Будь это сообщение спецслужб, он бы обязательно сказал об этом. Как и о том, что больницу проверят на предмет взрывчатки. Но Гарда обходится без конкретики, Гарда только уговаривает, не потому ли, что этой конкретики просто нет, а придумать убедительные аргументы Гарда не успел?
Чем дольше Эдем думал, тем фальшивее казалась ему эта ситуация. Гарда умолк, очевидно, испугавшись, что может переборщить. Охранники ждали реакции президента.
— Я там должна быть, — сказал Эдем.
— Господин президент… — Гарда явно не собирался сдаваться.
— Договорим потом, — Эдем сбросил вызов.
Захлопали дверцы автомобилей. Кавалькада тронулась.
Эдем приподнял стеклянную перегородку между передним и задним сиденьями. Что бы там ни задумывали Гарда с Безликим, ему неинтересны их интриги, если они не влияли на события сегодняшнего дня.
А что, если Эдем ошибается — и Гарда искренне предупреждает об опасности, и президента убьют, выполнив тем самым пророчество джина?
Эдем
Эдем нащупал обломок зеркала в кармане пиджака. Еще недавно он пытался вызвать джина, чтобы поделиться с ним сомнениями по поводу своего поступка с антикоррупционным прокурором Мостовым. Обиженный Саатчи его тогда проигнорировал. Но теперь речь шла не о дружеской беседе — Эдему нужно было уточнить условия их соглашения, и это был хороший повод прощения.
Пытаясь не порезать пальцев, он вынул занозу.
— Саатчи, — он поймал свои глаза в зеркале. — Саатчи, я хочу увидеть договор.
Отражение не изменилось, но Эдем почувствовал, что заноза потеплела. Температура росла — вероятно, джин испытывал его терпение. Пальцы начало печь, но Эдем и дальше всматривался в собственное отражение. Обломок он выпустил от неожиданности — в мгновение ока человеческие глаза вдруг стали кошачьими.
Когда Эдем снова поднял зеркало, оно уже не жгло. В остром четырехугольнике уместились только глаза джина.
— Спасибо, что появился, — Эдем решил быть эталоном вежливости.
— Ну, это отчасти правильно, — сказал голос из зеркала. — В твой куций обломок не втиснешься, поэтому я отправил тебе только свои глаза, голос и немного своего несравненного ума — ровно столько, сколько на тебя и нужно.
— Что ж, я благодарен и за это. Саатчи, покажи мне договор, на котором стоит мой отпечаток.
— Никаких проблем.
Зрачки джина сразу превратились в желтую папку с рабочего стола Windows — очевидно, в аду разбирались в операционных системах. В папке оказалась еще одна, в ней еще. С одинаковым темпом они открывались одна за другой, как матрешки, и Эдем уже встревожился, не продлится ли это всю дорогу в больницу. В конце концов, в последней папке оказался pdf-файл с именем Эдема. Раздался щелчок, и в зеркальце появился документ размером с пяток.
— Пардон, увеличу, — сказал джин.
Миниатюрный текст в небольшом прямоугольнике все приближался и приближался, пока единственная буква Д не заняла всю поверхность зеркала.
— Переведен на удобный вам язык, заверен нотариусом Небесной канцелярии, представлен в удобном формате. Листается голосом. Чтобы прочесть следующую букву, надо произнести: «Уважаемый Саатчи, покажите мне следующую букву». Внимание, спойлер, следующая "о". Спойлер номер два: в тексте договора сорок пять тысяч триста двадцать шесть знаков. Это без пробелов. Продолжаем листать?
Автомобиль подпрыгнул на лежачем полицейском, и буква в зеркальце задрожала, как на пружине. Машина снова покатилась плавно, но Д еще шаталась из стороны в сторону.
— Ценю твой юмор, уважаемый Саатчи. Ты мог бы устно уточнить условия сделки?
— Мог бы, после искренних извинений.
Эдем поднес зеркальце к глазам.
— Я ошибался, Саатчи. Мне ничего о тебе неизвестно. Я не знаю, что тебя беспокоит. Смотришь ли ты, как заходит солнце? Нравится ли тебе этот мир? Я не знаю, чем заняты твои мысли. Не знаю, был ли ты человеком или создан из огня. Я до сих пор не уверен, существует ли ты вообще, а все, что происходит со мной, — не глубокий сон, который я вижу в коме. Прости меня, Саатчи. Ты видишь, я искренний.