Время ангелов
Шрифт:
И не было никаких новых известий, которые могли бы нейтрализовать испытанное ею потрясение. Она по-прежнему испытывала шок, как человек, который держит головой электрический провод и не может отпустить его. Единственное, что изменилось с течением времени, — усилилось ее чувство вины. Она была виновна в том, что увидела и узнала, подсматривая. Что-то было уничтожено, разбито вдребезги, и это она совершила преступление, стала разрушительницей и богохульницей. Изо всех сил она старалась найти себе оправдание. Затем с сознанием вины пришла мысль о прощении, а вместе с нею возник образ Юджина. Мюриель с удивлением и облегчением обнаружила, что она все
— Все еще день?
— Думаю, да. Трудно отличить день от вечера в такую погоду.
— Или от утра! Так хочется, чтобы туман рассеялся. Мне только пару раз удалось выглянуть из окна с тех пор, как мы приехали.
— Он скоро рассеется. Должен рассеяться.
— Не вижу причины для этого. Погода может внезапно измениться. Возможно, это как-то связано с бомбой.
— Он скоро рассеется.
— Как ты думаешь, ядерные испытания действительно могут влиять на погоду?
— Думаю, да, но не так сильно.
— Что у нас на ужин?
— Не знаю, я еще не ходила в магазин.
— Наверное, как всегда яйца.
— Тебе, должно быть, надоели яйца?
— Я ничего не имею против. Вот еще фрагмент, который подходит. Знаешь, мне кажется, я справляюсь все лучше и лучше.
— Думаю, здесь нужно умение, как и в любом другом деле. Ты и должна была усовершенствоваться.
— Мы купим другую головоломку, когда закончим эту, или перемешаем ее и начнем сначала?
— Пожалуй, я не вынесу этого — делать то же самое снова.
— Я, наверное, тоже. Даже если знаешь картинку заранее, кажется, будто открываешь ее заново. Мы достанем новую. Можно?
— Конечно, если хочешь, мы достанем другую.
Мюриель закрыла глаза, пальцы ее вцепились в туго натянутую поверхность ковра. Не слезы, но что-то похожее на крик парило, как птица, в ее горле. «Смогу ли я вынести такую боль?» — спросила Мюриель себя, и ей показалось, что она произнесла эти слова вслух.
Она открыла глаза и увидела странное выражение на лице Элизабет. Девушка больше смотрела не на головоломку, а куда-то за нее с напряженным, настороженным выражением, которое почти тотчас же стало спокойным и безучастным. Движение в воздухе заставило Мюриель замереть.
Затем она полуобернулась и вскочила на ноги. В дверях стоял Карел.
Он проигнорировал Элизабет, которая не поднимала глаз, и тихим голосом сказал Мюриель:
— Могу я минуту поговорить с тобой?
Мюриель не помнила, как дошла до кабинета Карела. Сейчас она осознала, что находится в комнате, которая на этот раз была ярко освещена тремя лампами и светильником посередине. При ярком освещении комната казалась маленькой, заурядной, обставленной случайной мебелью. Она заметила, как потерт ковер. Услышав, как отец закрыл дверь, Мюриель с удивлением осознала, что стоит — не падает в обморок, не кричит.
— Пожалуйста, садись, Мюриель.
Она села у стола. Карел обошел
— Хотелось бы мне знать, Мюриель, нашла ли ты уже это место.
— Какое место? — спросила Мюриель хрипло, глядя в пол.
— Я хочу сказать, нашла ли ты работу, секретарскую должность?
— О нет, не нашла.
Голос Карела звучал как обычно, его вопросы казались такими простыми и знакомыми, что Мюриель на секунду показалось, что она совершила какую-то чудовищную ошибку. Возможно ли, чтобы ее отец тоже не слышал, как она прокричала его имя, или каким-то непостижимым образом забыл об этом? А может, она вообще не кричала? Возможно, ей показалось это? Может, она вообразила и то, что, как ей казалось, увидела собственными глазами?
— Было бы неплохо найти работу, не так ли? Это, наверное, нетрудно. И уже прошло какое-то время.
Она попыталась посмотреть на Карела, но смогла поднять глаза только на его руки, которые лежали перед ним скрещенными на столе. Затем она увидела рядом с его руками на столе что-то еще. Это была икона Юджина «Троица», картина, как бы сократившаяся в ракурсе под ее взглядом до золотисто-голубой полосы. В появлении иконы на столе Карела таилось что-то сверхъестественное и одновременно ужасное. Неужели для него не было ничего невозможного? Мюриель с изумлением смотрела на нее. Она сказала:
— Да, я скоро найду работу.
— Пришло время тебе самой зарабатывать деньги. Ты сможешь получать большое жалованье.
— В городе, да.
— Не обязательно в городе.
— Я хочу сказать, в городе легче, а так как я живу здесь…
— Это подводит меня к другому вопросу, — сказал Карел.
Что-то в его голосе заставило Мюриель поднять на него глаза.
— К какому?
— Я не хочу, чтобы ты продолжала жить здесь.
— Прости? — пробормотала Мюриель.
— Я хочу, чтобы ты выехала из дома как можно скорее. Мюриель с изумлением смотрела на отца. При ярком свете гладкая поверхность его лица, белого, будто присыпанного пудрой, казалось, распадалась на составные части. Только глаза блестели, как влажные синие камни, и гладкие темные волосы поблескивали, будто были влажными. Мюриель сказала:
— Я не понимаю тебя.
— Я хочу, чтобы ты выехала из этого дома как можно скорее. Карел произнес эти слова таким же точно тоном, как будто они не были повторением.
— Ты не можешь этого хотеть, — возразила Мюриель. Карел сидел, молча глядя на нее. Он немного подвинул руки, как будто хотел удостовериться, что они в удобном и расслабленном положении.
— Но почему?
Карел откашлялся и сказал:
— Знаешь ли, необычно в наше время, чтобы молодая особа твоего возраста жила с родителями. Ты ведешь ненормальную жизнь. Я думаю, пришло время тебе вести себя более естественно. Разве ты не согласна?
Мюриель всматривалась в глаза Карела, пытаясь увидеть какое-то движение, хотя бы малейший трепет расчетливого наблюдающего сознания. Но не видела ничего, кроме гладкой поверхности глазного яблока. Она моргнула, ощущая уголком глаза ровное свечение иконы.
— А как насчет Элизабет?
— Естественно, Элизабет останется здесь.
— Но кто будет присматривать за ней?
— Я буду присматривать за ней.
Мюриель глубоко дышала и пыталась думать. «Не может этого быть. Не может быть». В самых диких своих фантазиях ей никогда не приходило в голову, что отец может попытаться отделить ее от Элизабет.