Время ангелов
Шрифт:
— Кажется, ты не очень-то довольна, — заметил Лео. — Но это всецело твоя вина. Ты взволновала меня рассказами об этой девушке. А затем все закончилось таким фиаско, да еще заявился старик Маркус. А что ты увидела через щель в стене? Ты была полна решимости не дать мне посмотреть.
— Я же сказала тебе, — ответила Мюриель, — она была раздета. Ну, не совсем раздета, на ней был хирургический корсет.
— Что?
— У нее болит спина, и она вынуждена носить своего рода металлический футляр, который
— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?
— Думала, это может оттолкнуть тебя.
— Это оттолкнуло бы меня. Кроме того, я не влюблен в нее, не так ли? Я мог бы возбудить дело против тебя.
— Я ввела тебя в заблуждение, — сказала Мюриель. — Извини. В действительности она даже не очень красивая.
— Я не понимаю тебя, Мюриель. Большинство девушек старается удержать парней для себя, а ты хотела отдать меня. Так или иначе, ты получила меня теперь. И что ты будешь со мной делать?
Мюриель повернула голову. Казалось, ее лоб начал примерзать к окну. Она сделала шаг назад. Ледяная вода стекала ей на глаза. Она вытерла лицо рукой и посмотрела на Лео. Он стоял сгорбившись в своем пальто с высоко поднятым воротником, глубоко засунув руки в карманы. Его нос покраснел от холода, а маленькая, как будто покрытая мехом, головка, высовывалась из воротника, как животное, выглядывающее из норы. Ноги в узких выцветших джинсах казались слабыми и тонкими, как у паука. «Какой он маленький», — подумала Мюриель и сказала:
— На самом деле ты не влюблен в меня. Забудь об этом. На минуту воцарилось молчание. Мюриель неловко терла свой замерзший лоб окоченевшей рукой. Лео медленно, низким голосом произнес:
— Кажется, ты не совсем поняла меня. Это серьезно. Что за идиотизм, подумала Мюриель. Она едва могла сосредоточиться и с трудом произнесла:
— Извини, я не могу любить тебя. У меня достаточно своих забот. Ты слишком молод. И я люблю другого…
Было ли это правдой? Произнесенные вслух слова, казалось, обратились в правду.
— Я не верю тебе, — ответил Лео.
— А теперь я должна идти, — сказала Мюриель. — Пожалуйста, забудь обо всем этом.
Она направилась мимо него к двери.
— Подожди, моя девочка, — позвал Лео. — Я уже сказал тебе, это всецело твоя вина. Теперь тебе тоже придется немного пострадать.
— Пожалуйста, уйди с дороги.
— Может, ты не понимаешь английского языка. Я сказал, что люблю тебя. Это как болезнь, Мюриель, разве ты не знаешь? Хочешь послушать, как бьется мое сердце? Неужели ты действительно думаешь, что я позволю тебе уйти, не прикоснувшись ко мне?
— Лео, пожалуйста, у меня неотложное…
— Это может подождать. Я люблю тебя, Мюриель. И ты поймешь мою любовь. И ты полюбишь меня. Мне хотелось найти особенную девушку. Такую, как ты.
Он схватил Мюриель за руку и крепко сжал.
— Отпусти, ты делаешь мне больно.
— Так-то лучше. Теперь ты сядешь, а я расскажу, какая ты удивительная и необычная.
Лео подтолкнул Мюриель, и она тяжело опустилась на кровать. Он наклонился к ней, просунув одну руку под колени, и она ощутила холодное прикосновение его руки к своей ноге выше чулка. Она стала отбиваться, но его другая рука, крепко прижатая к ее плечу, заставила ее неловко откинуться к стене.
— Шалунья, шалунья, ты сопротивляешься. Я скажу еще одну приятную вещь о тебе, Мюриель. Ты девственница. Я знаю. Мужчины всегда знают. Вот видишь. А теперь поцелуй меня. В прошлый раз ты сделала это неплохо.
Он потянулся к ней.
Мюриель захотелось плакать от слабости и отвращения. Она сидела неподвижно, словно заточенная в его объятия, отвернувшись от него. Страдания ее тела достигли своего пароксизма. Она сказала негромким, но ясным голосом:
— Не прикасайся ко мне. Я люблю твоего отца.
Когда Мюриель выходила из дверей своей комнаты, она подумала: «Но где же икона?» И тут же вспомнила, что оставила ее внизу, в холле, на боковом столике. Охваченная приливом энергии, она сбежала по ступеням. Теперь она поспешит прямо к Юджину, как к своему спасению, и сделает его счастливым и благодарным. Чудесное возвращение иконы соединит их. На этот раз право на слезы будет принадлежать ей, и в этих слезах мир возродится. Если она сумеет коснуться Юджина и ей удастся произнести хоть единое слово о своем состоянии, она автоматически освободится от них.
Мюриель замерла посередине холла. Иконы там не было. Она приблизилась к столу. Здесь ли она оставила ее? Она была уверена, что здесь. Икону как будто слизнуло языком пламени. Она исчезла. Тщетно и беспомощно Мюриель осматривала пол, заглядывая под стулья. Икона пропала, потерялась, ее снова украли… Это ее вина. Вещь была в ее руках, как она могла совершить такое безумие — оставить ее хоть на секунду? Она посмотрела на входную дверь. Та была закрыта. Может, отец спустился и забрал ее назад в свой кабинет?
— Что вы ищете? — спросила Пэтти.
Ее темное лицо выглядывало из-под лестницы. Позади нее была раскрыта кухонная дверь.
Мюриель медленно прошла мимо Пэтти в кухню и уныло произнесла:
— Я кое-что оставила на этом столе.
— А, эту картину, — сказала Пэтти. — Икону Юджина. Да, я нашла ее и отдала ему.
— Ты отдала ее ему?
— Да, конечно. Что же еще мне было с ней делать?
— Но она была моя! — голос Мюриель перерос в крик. Ее руки загребали воздух. — Ты должна была оставить ее там, где увидела. Не твое это дело. Я собиралась сама отдать ее.