Время кобольда
Шрифт:
– Зорно туганить угланства ради, – обиделась Фигля. – Не чтительно тризне.
Помолчала и добавила грустно.
– Не басенька я, непородна, любови не ведала, сердцем пуста была.
– Так может, и не помирать вот так, насухую? Девка ты молодая, справная, найдёшь ещё себе счастье.
– Не понимаешь, – отбросила свой говор Фигля, – думаешь, я дуркую. Вообразила всякое. Умом двинулась.
Она села на кровати, перестав изображать покойницу.
– Ты мне добра хочешь, Аспид, я знаю. Ты всем добра хочешь, хоть и не от большого ума. Да только я и правда померла. Тому не обязательно, чтобы сердце не билось. Умереть можно и тут.
Она постучала пальцем с обгрызенным ногтем по виску.
– Вот я там и померла. Керста ждёт.
– Подождёт, – сказал я спокойно. – Ей спешить некуда. Расскажи лучше, что случилось с тобой.
Разговорить Фиглю удалось впервые, и я чувствовал себя сапёром на минном поле – не ткнуться случайно не туда, не разрушить момент.
– Говорю же – померла.
– Мертвей видали. Мне бы конкретнее – обстоятельства смерти, орудие убийства, кто, когда, почему, за что…
– Не смогу объяснить. Рада бы – да не умею.
– Ты не объясняй. Просто скажи, как было.
– А нечего говорить. Велела мне азовка приглядеть за… Неважно, за кем. Я следила-следила, да вдруг раз – и померла. Я к азовке бегом, а её нету и шибайка её исчезла, как не было. Вот тут я и поняла – кончилось всё. И не жила, службу служила, и померла – покою нет.
– Грустная история.
– Не грустней твоей, Аспид.
– Не будем бедами мериться, Фигля. Что же мне делать с тобой?
– Ничего не делай. Просто приходи иногда надо мной посидеть. Доброе слово и покойнице приятно.
Она опять улеглась на спину и сложила руки на груди.
– Что-то происходит, Фигля, – сказал я, вставая. – Говно какое-то.
– Нет, Аспид, – ответила она равнодушно. – Всё давно произошло. Но ты приходи, пока есть к кому.
Я поцеловал мертвую девушку – как положено, в лобик, – и вышел.
Остался последний визит на сегодня. Всегда откладываю, потом нервы ни к черту.
***
– Привет, Борис.
– Нахер пошел, тварь!
– Как всегда любезен, значит, всё в порядке.
– Мерзость! Ненавижу!
– Я тоже рад тебя видеть.
Лицо мальчика превращается в маску смерти, наноскины заливают худой торс анимированными сценами зверских убийств и кровавых расчленений меня. Удивительная точность управления. Это, говорят, большое искусство – не просто последовательность готовых картинок воспроизвести, а создать на лету сюжетную анимацию. Талантливый ребёнок.
– Проваливай!
– Чуть позже.
Ему лет двенадцать-тринадцать. Кроме Фигли, которая сама по себе тот ещё персонаж, про ушибков ничего точно сказать нельзя. Опознать их не удалось, что в мире пришедшего Кобольда казалось невероятным. Однако факт: всё, что мы про них знаем – только с их слов. Тех, кто может и хочет говорить. Их биометрия отсутствует в базах, чего категорически быть не может. Но я, как Белая Королева, «успеваю поверить в десяток невозможностей до завтрака».
– Я бы убил вас всех, но вы и так давно сдохли.
Борис – антифигля. Он считает, что один живой среди ходячих покойников. И его это бесит. Впрочем, меня бы тоже раздражало, наверное.
– А чем мы тебе так мешаем?
– Вас не должно быть. Вам нет места. Вы должны исчезнуть.
– А тебе одному скучно не будет?
– Я не один. Нас много. Но пока вы не исчезнете, мы не можем жить.
– А что вы будете делать, если мы исчезнем?
– Унаследуем землю.
– Для чего?
– Для настоящей жизни!
– И какая она, настоящая?
– Тебе, дохлая тварь, не понять!
Вот и поговорили. Да, это, конечно история для психиатра, и он тоже к нему ходит. Но доктору Микульчику и взрослых ушибков хватает.
– Жалобы, предложения, пожелания будут? «Чтоб вы сдохли!» не считается.
– Не приходи ко мне больше!
– Увы, не могу. Работа такая. Мне это тоже не доставляет удовольствия, поверь.
– Не доставляет?
– Вообще ни разу.
– Тогда приходи. Помучайся.
– Добрый ты, Борь.
– Не тебе судить, тварь!
Да, такие могут унаследовать землю. Но лучше не надо.
***
– Всё, пап? Идём?
– Да, Мих, пора. Дима, ты как?
Дима меня игнорирует.
– Мы поиграли, пап. Он нормально. Ну, почти…
Подросток выглядит заметно лучше. Миха и правда ему помогает, как-то по-своему.
– Пока, Дима, до завтра.
– Дсвдн.
О, ну хоть что-то.
Я честно собирался посвятить пару часов сыну. Я слишком редко остаюсь с ним вдвоём, без того, чтобы кто-то не прибежал со своими проблемами. Боюсь, он чувствует себя не главной фигурой в моей жизни. Я хреновый отец.
Но в гостиной меня ждала Лайса.
– Беги к себе, – со вздохом отправил я Миху, – обстоятельства против нас.
– Всё будет хорошо, пап?
Я посмотрел на сурово насупленные бровки майора Волот и засомневался. Выражение её симпатичного личика не обещало хороших исходов.
– Надеюсь.
Он очень по-взрослому вздохнул и ушёл к себе. Чёрт, как неудачно всё складывается сегодня.
– Пойдём в кабинет, гражданка начальница?
– Не ёрничай, дело серьёзное.
– Итак, две новости. Обе так себе, – заявила Лайса, завалившись в кресло и выставив на обозрение ноги.
– Давай тогда самую паршивую.
– Девочка, которая к тебе приходила, Алёна.
– Да?
– Мы её не нашли.
– Серьёзно? Так бывает? Мы же в кобальте!
– Наши спецы говорят, что не бывает.
Ах, ну да. Ещё одна невозможность-до-завтрака. Хотя время уже обеденное.
Всё вокруг – кобальт. Все сети, все поверхности, все системы. Как и предсказывал в своё время Петрович, «Кобальт системс» (они же «кобальт», они же «кобольд») поглотила всё. Пришло «время кобольда», когда все коммуникации, транзакции и взаимодействия идут с участием сети. А сеть – это «кобальт». Не могу сказать, что это плохо. И комфорт жизни заметно вырос, и нас не поработили роботы. Сервисы развились до степеней неимоверных, социально-государственный прессинг упал до минимума, протестуют против абсолютной сетецентричности нынешней жизни только упоротые криптоманьяки в шапочках из фольги. Но они всегда против чего-нибудь протестуют.