Время любить
Шрифт:
— Да я, вроде, тоже не на Канарах пузо грел…
— Знаю-знаю… Что мне тебе сказать? Да нечего… Это ж метафизика, а не наши с тобой, мать их, траектории. Ты мне другое скажи: у нас что, действительно был охранник по фамилии Дорохов?
Кошкина передернуло, как затвор винтовки.
— Да как же, Михаил Иванович, он же несколько лет у нас.
— И вот, представь себе, я еще подумал склероз у меня. Но не помню, хотя и на память не жалуюсь. Значит, ты его стер своей стиральной машинкой у всех, кроме себя.
— Он сам себя стер… С моей помощью.
— Ты, конечно, позаимствовал изотопы?
— Пришлось…
— Во! А министр обороны на международном уровне докладывает, что у нас нельзя красть радиоактивные материалы, — Марченко улыбнулся.
— Я же не вынес, — смутился, как провинившийся школьник Сергей Павлович, — предпочитаю, чтобы прибор оставался в лаборатории, там меньше влияние флуктуации.
— Какова главная идея?
— Не моя, вычитал еще в юности: для любой точки пространства всегда существуют другие точки, в которых относительно этой точки, время либо стоит, либо течет быстрее, либо идет в обратном направлении. Соответственно в этой же точке время либо стоит, либо ускоряется, либо течет в обратном направлении по отношению к какой-либо другой точке. Главное — найти линию, соединяющую эти точки. В истории есть масса курьезных случаев и необходимых примеров, которые позволили мне предположить о существовании, пусть не константном, линий, или туннелей, если хотите, которые соединяют эти точки, возникая под влиянием и сочетанием самых различных обстоятельств. Помните, эти истории про исчезновения военных самолетов и кораблей и появление их через десятки лет в других обстоятельствах. Целые железнодорожные составы «гуляли» по этим туннелям.
— Действительно просто, полагаю, техническое решение основано именно на излучении сверхбыстрых частиц?
— Так точно, командир. Необходимо было что-то, что если не быстрее времени, то хотя бы близко ему по скорости. То, что мы видим сию секунду — уже прошлое. Именно поэтому я и боюсь забежать вперед. Кто знает, куда кривая вынесет. Нельзя написать книгу в будущем времени. Человеческому разуму это не под силу. Чем дальше я копал, тем больше убеждался, что каждую долю секунды мир осуществляет один из тысячи возможных вариантов своего развития. И над всем этим довлеет Общий Смысл, не позволяющий шагнуть раньше времени туда, куда шагать нельзя.
— Это уже теология.
— Куда без нее в таком вопросе.
— Но ты не опровергаешь догадок Эйнштейна и Лоренца.
— В их догадках не хватало Бога. Парадоксы-догадки Эйнштейна включаются там, где речь идет о скорости света и больших массах, звездах, квазарах, черных дырах… Но что может быть больше массы Высшего? Что быстрее Его, если он присутствует в каждой секунде, в каждом элементе движения, независимо от того о чем идет речь: времени или пространстве? Именно поэтому я боюсь прыгать, как в омут, в будущее. Можно перепрыгнуть самого себя. Ведь я не знаю, сколько мне отпущено там. С моей точки зрения, которая в этом случае не базируется на законах физики или теории относительности, на своих похоронах можно быть только в гробу. Поэтому увидеть будущее желательно не посредством собственного перемещения в пространстве и времени, а желательно наблюдать его на специально созданном для этого экране. Такая оптика мои мозги еще не посетила.
— Вот это уже витиевато. Значит, ты попросту оседлал туннели.
— Не совсем так. Я моделирую их на короткие промежутки из разных точек пространства благодаря именно этому блоку дистанционного управления, который соединяет меня в нужное время с базой. При этом существует постоянный риск: перепад энергии или другие форс-мажорные обстоятельства, и пульт останется у меня в руках, где бы я ни был, как кусок бесполезной пластмассы. И еще: вследствие моих неудачных опытов, у меня есть два предположения: первое — система пространства-времени самодостаточна и отвечает на всякое вторжение самозащитой, второе — в ближайшем прошлом мы можем оперировать эпизодами прошлого в рамках одной человеческой памяти. То есть, я утверждаю, что феномен человеческой памяти напрямую связан со временем, не только как с величиной измеряемой хронометрами, но и как с постоянным вселенским течением. Предполагаю, что каждый человеческий мозг каким-то непостижимым образом связан с головным компьютером, прости меня Господи, за такое сравнение. И всякий вирус, пытающийся взломать систему в целом, будет стерт или по-своему излечен…
В это мгновение в дверь кабинета постучали. Марченко недовольно проскрипел свое «да», и на пороге появилась взволнованная Варя.
— Извините, Михаил Иванович, может, я и зря вас беспокою, но уборщица второго этажа Мария Гавриловна вчера не вышла на работу. Боюсь, не случилось ли чего, все-таки человек пожилой. А я не знаю адреса…
— Так это не ко мне, это в отдел кадров, — замахал руками Марченко, но, глянув на вмиг побледневшего Кошкина, осекся.
— Я знаю адрес… — почти прошептал, переворачивая комок в горле, Сергей Павлович, — и я догадываюсь, что там случилось.
— Так… ну да… — Марченко явно растерялся. Полез в карман за нитроглицерином.
— Я съезжу, Михаил Иванович?
— Возьми мою служебную «волгу». Я сейчас свяжусь по селектору с гаражом.
— Варя, побудьте, пожалуйста, с генеральным конструктором и всем своим обаянием не позволяйте ему волноваться. Произошло то, что должно было произойти. — Кошкин уже на пороге взял Варю за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза. — Вы сами-то ничего не помните?
Она не испугалась, но также серьезно спросила:
— А что я должна помнить?
— Что это уже не в первый раз.
— Что не в первый раз?
— Ничего. Красивая вы, Варя. Вам бы на подиум, а вы полы моете.
— Вот это вы мне, Сергей Павлович, кажется, уже говорили….
* * *
Войдя в знакомый подъезд, Кошкин некоторое время стоял на первом этаже, бессмысленно читая молодежные и совсем не безобидные граффити на стенах. Потом медленно поднялся, словно хотел обмануть судьбу. Но не вышло: будто и не менялось ничего — дверь опечатана в том же самом месте. Не раздумывая более, постучал в соседнюю. Амалия Гвидоновна долгое время рассматривала Сергея Павловича в глазок, потом, как и в прошлый раз, открыла проем на ширину своего узкого лица.
— Я же уже все рассказала, сколько можно, товарищ следователь?
— Но… — странно, удивительная старуха никак не могла запомнить Кошкина. Был в этом какой-то особый фатум.
— Это всего лишь в третий раз за сегодняшний день! Тем более, вы, мне кажется, уже приходили в составе следственной группы.
Кошкин не стал развеивать ее заблуждения. Напротив, сдвинул брови и не терпящим возражений тоном начал «допрос».
— Амалия Гвидоновна, вам ли, заслуженному врачу Российской Федерации, доктору медицинских наук не оказать помощь в расследовании убийства вашей соседки и, насколько я понимаю, подруги?
Старушка посмотрела на него каким-то новым оценивающим взглядом, хмыкнула и распахнула дверь.
— Входите. Но дальше прихожей я вас не пущу, не взыщите, молодой человек.
— Все понимаю, не всякой женщине хочется открывать тайны своего маленького мира.
— Нет, вы не следователь, вы психоаналитик какой-то?! — хитро прищурилась Амалия Гвидоновна, и у Кошкина на спине выступила капля холодного пота, будто под рентген попал.
— Так вы утверждаете, что этот новый Раскольников сопровождал Марию Гавриловну от самого магазина?