Время любить
Шрифт:
Ночь, как собака, залаяла автоматными очередями, желтыми мечами проткнули ее прожектора БТРов, из дома, где только что играли в нарды, неосторожно выскочил на улицу Рагиб, чтобы наткнуться на гроздь пуль старшего лейтенанта Китаева. Два солдата из хозвзвода в эту ночь поверили в чудеса.
* * *
Кошкин бессмысленно смотрел в одну точку. Этой точкой была вмятина на боевой фляжке Дорохова. Будто гипнотизировал ее. Смотрел-смотрел, и она вдруг исчезла, но не вмятина, а вся фляжка.
Почувствовав неладное, Кошкин стремглав бросился на пост
За столом Дорохова (еще стул не успел остыть!) сидел молодой парень под два метра ростом. Светло-русые, чуть вьющиеся волосы, темно-синие глаза под добродушным изломом бровей, прямой нос, и, как полагается природному русаку — широкие татарские скулы. Парень, увидев взволнованного Кошкина, привстал.
— Что-то случилось, Сергей Павлович?
Кошкин замер на последнем пролете лестницы и бессильно опустился на ступеньки. Сдавил виски ладонями.
— Китаев? Анатолий Китаев? — уже знал Кошкин.
— Да… вы же меня не первый год знаете, Сергей Павлович.
— А сына ты, конечно, Васей назвал?
— Ну я же вам рассказывал, в честь командира.
— Василия Даниловича Дорохова…
— Так точно…Но я ж вам рассказывал.
— Конечно… конечно…
— Что случилось то, Сергей Павлович, помощь нужна?
— Нет, спасибо… А как погиб твой командир?
— Не помните? Странно, это же удивительный случай, я думал — вам интересно.
— Толик, мне это и тогда было интересно, а сейчас особенно, считай что меня током ударило, и я свою память проверяю…
— Током? Крепко, получается.
— Крепче не бывает, извини… Ну так как же про командира?
— Сейчас, — Китаев полез в сейф за спиной и достал оттуда фляжку, ту самую.
— Его фляжка…
— Точно, его. Давайте по маленькой, Сергей Павлович, а то вид у вас, как будто над головой восьмидесяти миллиметровая гаубица долбанула.
Тут же нашелся и стакан. Выпили, отдышались.
— В ту ночь…
— Полковник Старцев ни с того ни с сего потребовал отделение лучших разведчиков, — продолжил Кошкин.
— Ну вот, а говорите — память отшибло. — Комбат еще недоумевал, что за срочность, не поддержку же просил.
— А дальше. Начинай с того момента, как в зеленке вы услышали выстрелы.
— Один выстрел. Это потом мы узнали, что он двойной. СКС и СВД слились буквально. Унисон — в музыке так говорят. Потом чехи из дома напротив повалили. Я первого на крыльце по полной программе нафаршировал. Но остальные умнее, из дома стали отстреливаться. Там уж наши подтянулись. А чехи из дома орут, чтоб мы не стреляли, а то своих подстрелим или они им головы отрежут. Слышим голоса: сержант такой-то, ефрейтор такой-то, часть называют. Проверять? Не верим, отвечаем. А чехи: сейчас мы их на крыльцо выведем, но если кто из вас дернется — смерть вашим солдатикам. Вывели. Точно, стоят наши чайники, и еще улыбаются от счастья. Думали, это мы их вызволять пришли. Чайники-то чайники, а все равно наши, жалко. Командир торговаться начал, а я, между тем, уже в огороде позицию занял. С фланга заполз. Того, что за спиной у пленных, на мушку взял. Все бы ничего, но тут еще дождь моросить начал. Противный такой, мелкий вроде, а мокро сразу все стало, как от проливного. Этакая взвесь в воздухе. И появилось вдруг у меня жуткое ощущение…
— Будто это все уже с тобой когда-то было…
— Я вам рассказывал. Жуткое такое ощущение. Как будто такой поворот у жизни сейчас, что либо в кювет, либо… Не знаю. Бывало и раньше такое, но не с такой яркостью. Если б в этот момент летела мимо пуля, я бы ее увидел. Это точно. Время точно замедлилось, размазанное какое-то стало. А тут еще земля слизкая под пузом. И дернул меня черт, показалось мне, что хорошая у меня позиция, нажал я на курок и снял чеха. Солдатики не дураки, сразу с крыльца бухнулись и покатились. Наши с гранатомета в окно засадили, а дальше уже тишина. Думаю, кончилось. Поднялся я, уже печалиться начал, как сейчас пред светлые очи Старцева покажусь — весь грязный. Данилыч к пацанам подошел, опрашивает, где и как их чехи взяли. И тут чех мой, что на крыльце до этого мертвым лежал, зашевелился, достал из-за пазухи легендарный ТТ и решил меня отблагодарить. Но Данилыч его опередил, на долю секунды… В прыжке. Чеха добил, но мою пулю на себя взял. На моих руках умер… Я, говорит, знал, Толик, что так будет, а тебе еще сына растить. Сказал и умер… — Китаев беззвучно плакал. Твердости в его голосе не убавилось, но из глаз текли крупные слезы.
Кошкин плакать не мог, потому что ему было намного хуже, чем мужчине, который может себе позволить слезы.
— Он действительно знал, — сказал Сергей Павлович. — Он сознательно на это шел. Всю жизнь…
Китаев вытер слезы и с некоторой настороженностью посмотрел на Кошкина.
— Да не думай ты ничего, не сошел я с ума, запри дверь, пойдем ко мне в лабораторию, кое-что покажу.
— Но я еще не все рассказал?
— О том, что в зеленке вы нашли человека как две капли воды похожего на вашего командира, в белых кроссовках и камуфляже? Я помню… Догадываюсь…
— Он точно очень похож, только седой весь.
— Пойдем в лабораторию.
В лаборатории Сергей Павлович протянул Анатолию Китаеву служебное удостоверение Дорохова, по привычке оставленное им перед выполнением боевого задания. Раскрыв его, Китаев изменился в лице.
— Толик, я чуть позже тебе все объясню. Мне самому еще многое понять надо. Скажу одно — твой командир спасал тебя последние пять лет. Просто всему есть своя цена.
— Я на такую цену не согласен, — глухим голосом сказал Китаев, глядя на служебную фотографию.
— Приказы не обсуждают, старший лейтенант Китаев.
— Я майором демобилизовался. После ранения.
— Неважно. Командир приказал тебе жить. Долго жить.
— Это как-то связано с вашей лабораторией?
— М-да… — кивнул Кошкин, — еще два часа назад… Нет, пока я не готов, что-либо говорить. Мне нельзя сейчас пороть горячку, достаточно ее уже было. Я могу рассчитывать на твою помощь, Анатолий?
— Всегда.
— Тогда дай мне день или два, чтобы я подобно твоему командиру продумал план операции. Детально.