Время любить
Шрифт:
Поиск ответа на этот резонный вопрос был прерван телефонным звонком. Но говорить Кошкин пока не мог, требовалась санация рта, поэтому он добрел до холодильника, в запущенной утробе которого скучала бутылка минеральной воды. Поглощая ее крупными глотками, обливаясь, Сергей Павлович снял трубку и услышал хрипловатый голос Марченко.
— Сережа, ты сегодня на работу собираешься? Что у тебя случилось? Раньше ты никогда не опаздывал.
Кошкин, наморщив лоб, взглянул на циферблат настенных часов. Было около одиннадцати.
— Михал Иваныч, я вчера имел честь получать предложения о сотрудничестве от деловой элиты нашего города. Предложения сопровождались обильными возлияниями, извините.
— Сережа, и это в тот момент, когда решается судьба института! Я двигаю его в генеральные, а он пьет горькую с коммерсантами! Ты что, хочешь оказаться в услужении у бездарного Яковлева? Тот спит и видит себя начальником.
— Простите, Михал Иваныч, я исправлюсь, сегодня же… Но все немного сложнее. Я все-таки сделал ее.
Марченко на том конце провода крякнул.
— И ты молчишь?! Я почему-то верил, что у тебя получится. Но ты представляешь себе меру ответственности?
— Теперь представляю.
— Ох! Значит, уже испытал и накуролесил. Когда ты повзрослеешь?
— Так точно, накуролесил.
— Что-то случилось?
— Я сейчас приеду, все расскажу.
— Поторопись. Мне еще в больницу сегодня надо. Из министерства звонили, надо готовить документы на замену, так что приводи себя в порядок и дуй сюда.
— Есть, — Кошкин картинно приложил руку к пустой голове.
Через час они встретились в кабинете Марченко. Старик выглядел неважно: руки, покрытые коричневыми пигментными пятнами, слегка тряслись, полуопущенные веки над выцветшими глазами Михаил Иванович, похоже, удерживал каким-то неимоверным усилием, черты лица заметно обострились, а цвет кожи больше походил на могильный мрамор. Стыдно, но за последний месяц Кошкин ни разу не навестил своего покровителя, который маялся по больницам. Генеральный конструктор заметил смущение своего любимца.
— Что, Сереж, худо я выгляжу? Не переживай, рак у меня не нашли, а вот сердчишко последнее время совсем никуда. Пора мне к другим старикам на лавочку лясы точить, нет уже сил: ковать меч империи.
Сказал он последнюю фразу без всякой помпезности и очень грустно.
— Прости меня, Михал Иваныч, — опустил голову Кошкин, — я тут совсем закрутился.
— И что говоришь, работает твоя машина?
— Да вроде работает. Но это как посмотреть: клонировать человека можно, да что из него вырастет?
— Ты хоть подстраховался?
— Да, машину могу запустить только я, и работает она только с помощью дистанционного управления, пульт я всегда таскаю в кармане, код известен одному мне, — и тут же полез во внутренний нагрудный карман, чтобы показать его Марченко.
Сердце чуть не остановилось, пульта там не было. Первая мысль: вытащили наяды по приказу Рузского, вторая — просто потерял по пьяни. Теперь ничего никому не докажешь. Нашел время расслабляться. Стал суетливо бить себя по карманам. И отпустило: нашел в боковом.
А что? Внешне ничего примечательного, в качестве коробки использован небольшой аккуратный пульт от телевизора «Toshiba». Специально покупал в магазине. Теперь это не редкость. А вот нутро набил своими микросхемами.
Марченко хмыкнул:
— Хитро! Со стороны и не подумаешь…
— На это и рассчитывал.
— И каких глупостей ты успел наделать этой штукой?
Кошкин вкратце и сбивчиво рассказал все, что случилось за последние дни. Марченко слушал внимательно, и когда Сергей Павлович замолчал, подошел к сейфу, откуда достал фляжку коньяка. Кошкин поморщился.
— Ты тоже неважно выглядишь, Сережа. Давай по рюмочке за гениальное, но опасное изобретение.
Разлив по серебряным рюмкам, которые представляли собой уменьшенные отработанные ступени межконтинентальных ракет, генеральный конструктор подмигнул ученику.
— Давай, Сереж, мне даже доктор по пятьдесят капель разрешает.
— Угу, — Кошкин опрокинул в себя рюмку с видом человека, у которого нет выбора.
— И ты не догадался забегать хотя бы на день вперед, чтобы не совершать ошибок в прошлом?
— Я вообще боялся лезть в будущее. Табу какое-то во мне что ли? Погружение в прошлое показало, что изменить его можно только с равноценными потерями. Грубо сказано, но точно: против Бога не попрешь. Я ведь, всего-навсего, Лену хотел вернуть…
— Ни хрена себе — всего-навсего! Ты, сынок, будто не знаешь, что любовь рычагами и кнопками не управляется. Никакое сочетание электромагнитных полей не способно вызвать или реанимировать это самое сильное на земле чувство. А если когда-нибудь некий дока ради зеленых денег умудрится напаять торсионный генератор, влияющий на это чувство — все равно это будет имитация. Самая подлая и самая безбожная.
— Знаю, — потупился Кошкин. — И уже понял, что люблю ту девушку, которую встретил на капустном поле. Смешно… Нас соединил подневольный сельскохозяйственный труд. Михал Иваныч, они настолько разные… Директор супермаркета и романтичная студентка. Земля и небо! У меня всю душу на куски рвет от этого, сопьюсь скоро.
— Эх, Сережа, ты же знаешь, как я любил твою Леночку! Мы все ее любили. И она это чувствовала. Иногда, думаю, переборщили, наверное… Мне вот Евдокию Артемовну некогда холить было, то война горячая, то война холодная, то перестройка, то капитализм, то кретинизм… Мы и прожили вместе полвека, как на войне.