Время любить
Шрифт:
— Утверждать я ничего не могу, потому как этого я не видела. Но окна у меня выходят во двор, я как раз раскладывала пасьянс Марии Антуанетты, и когда он неожиданно совпал, по наитию подошла к окну. Машеньку с пакетами увидела издалека, но берусь утверждать, за нею никто не шел. А вот у подъезда стоял подозрительный парень в спортивном костюме да еще в кожаной куртке.
— Чем же он показался вам подозрительным?
— Ну я же уже говорила, самому-то вам невдомек? Язык с нашей милицией смозолить можно. Вот вы, молодой человек, в чем одеты?
— В костюм…
— И вам не хочется прибавить к этому кожаную куртку?
— Так ведь жарко уже на улице… — дошло до Кошкина.
— Ну вот, милый мой комиссар Мегрэ, у вас заработали нужные извилины.
— Он стоял у подъезда?
— На том месте, где стоит черная «волга», которая вас привезла.
— Ого! Да вы просто миссис Марпл!
— Нет, — улыбнулась Амалия Гвидоновна, — я несколько младше.
— У него были какие-нибудь особые приметы?
— Он явно нервничал… Но при этом не плевал себе поминутно под ноги, а значит, он лицо не славянской национальности.
— Не понял, какая связь?
— Наблюдательность, молодой человек! Вы видели когда-нибудь, чтобы кавказец или житель Средней Азии поминутно плевал себе под ноги, как любят делать разбитные представители славянских дворовых и бандитских группировок? Кроме того, так не делают порядочные евреи, а также чукчи, якуты и эскимосы.
— Ну, знаете, это все же не аксиома. Национальная дискриминация по слюноотделению. Утверждать железно, в этом случае нельзя.
— Нет, конечно, но, как у вас говорят, зацепка.
— Кроме того, на ногах у него были не кроссовки, как хотелось бы рядом со спортивным костюмом, а такие армейские ботинки на шнуровке, как у джин-грин, штаны в них заправлены.
— Лица вы не разглядели?
— У меня глаза, а не бинокли, да он и не задирал голову. Поэтому могу повторить только то, что уже говорила: коротко остриженный брюнет. — Тут Амалия Гвидоновна тяжело вздохнула: — Вы себе не представляете, молодой человек, как мне теперь хочется вернуть минуты моих наблюдений обратно, чтобы вылить на этот ежик только что сваренный бульон. Из-за этого бульона, который я варю по рецепту доктора Фришмана, я и припозднилась к Машеньке. Как же мне теперь хочется выплеснуть его на голову этого наркомана!
— Это ничего бы не изменило.
Амалия Гвидоновна посмотрела на Кошкина с явным подозрением.
— Вы фаталист?
— Нет, я фаталист- практик.
— А в чем, позвольте спросить, разница?
— Я проверяю неизбежность происходящего на практике.
— У вас, конечно, богатый опыт. Сейчас так трудно жить. Так страшно. Новые Раскольниковы не брезгуют смертью старух ради дозы! Ужас! Я как раз хотела пойти вправить ей поясницу. У нее после похода за продуктами всегда осложнения, остистые хрустят, как и после смены в этом засекреченном институте, где она занималась половой гимнастикой. Мыла, знаете ли, всякие там радиоактивные полы…
— Так уж и радиоактивные!?
— Ну вы мне будете спорить! Она по секрету показывала мне свой пропуск за семью печатями, и говорила, что в этом институте делают эти самые ракеты! А ракеты все радиоактивные.
— Возможно, — согласился Сергей Павлович, а что еще ему оставалось, как представителю следственных органов, не имеющего отношения к ракетным технологиям?
— Стоило мне прийти к ней несколькими минутами раньше…
— И было бы два трупа, — глухо отрезал Кошкин.
— Вы так думаете?
— Точно знаю. Спасибо, Амалия Гвидоновна, вы мне очень помогли. У меня последний вопрос, который может показаться вам странным. Но это важно. Не жаловалась ли вам Мария Гавриловна, что она не помнит, где спрятала в этот раз свою пенсию?
В глазах Амалии Гвидоновны вновь вспыхнула искра подозрения.
— Это относится к делу? — голос ее взмыл на октаву.
— Теперь все относится к делу.
— Да, она жаловалась. Но все обошлось.
— А охранник Василий Данилович приходил?
— В этот день — нет. Может, вы подозреваете этого очаровательного вояку? Не смейте, я кое-что понимаю в людях, я с ним как-то разговаривала, мы пили чай на кухне у Машеньки, я еще принесла французский сыр, правда, в немецком исполнении. Да! И клубничный джем у нас был. Так вот, этот охранник очень галантный мужчина и порядочный человек. И вы знаете, в отличие от многих солдафонов, он был начитан и мог поддержать беседу на самые разные темы. Мы как раз говорили о жизни после смерти. Машеньку этот вопрос очень волнует, а этот охранник, так он в этом вопросе оказался вообще дока. Я же, как убежденная сторонница теории Дарвина, не верю во всю эту теологию, не приходилось мне за время моей долголетней практики ни разу сталкиваться с проявлениями жизни, после того как я или мои коллеги констатировали состояние организма, называемое смертью. Печально, конечно, но это факт.
— Печально, а главное — бессмысленно, — кивнул Сергей Павлович.
— Но, знаете ли, я горжусь тем, что мне удавалось побеждать смерть в самых безнадежных и, как вы изволили выразиться, бессмысленных случаях. А этот Василий с уверенностью утверждал, что смерть можно победить только на каком-то духовном уровне, в противном случае — ее можно только искупить. Странные рассуждения. Видимо, смертей ему тоже довелось повидать. Но все эти его околонаучные кармические рассуждения, скорее всего, дань моде. Но говорил он очень убежденно. Очень, знаете ли. С этаким пафосом. Будто сам не раз воскресал, или имеет инструкции от Самого Господа Бога. Главное, уверяю вас, это порядочный человек и старый друг Машеньки. Так что, отбросьте эту версию.
— Обязательно. Спасибо, вы меня убедили, Амалия Гвидоновна. А теперь я пойду, мне еще надо в областную больницу.
— Да, Машеньку увезли именно туда, я позвонила своему знакомому патологоанатому, чтобы он не пластал ее… Там и так все ясно. Удар тупым металлическим предметом по голове.
И как-то странно посмотрела, прощаясь, Амалия Гвидоновна на псевдоследователя, который не выдержал этого взгляда и опустил глаза.
— До свидания, Амалия Гвидоновна, — откланялся Кошкин.