Время любить
Шрифт:
— Хороший, — голос ефрейтора надломился и поплыл.
— А пока мы тебя даже обижать не будем, потому что ты не воин, ты — крыса. И если все для тебя хорошо кончится, ты будешь нам приносить со склада то, что мы тебе скажем. Понял?
— Понял…
— Вот и хорошо, а то твои товарищи захотят твоей головой в футбол играть. Али, привяжи его.
Ефрейтора привязали к стулу, больше с ним никто не разговаривал, боевики достали нарды, а говорить продолжали на чеченском. В голове Александра Ермоленко прокручивались возможные сценарии развития событий. Разумеется, очень хотелось, чтобы прапорщик выполнил требования чехов, а там уже… Страх не позволял думать, что может быть дальше. Приблизительно через час в дом втолкнули сержанта с соседнего склада. С ним уже никто не разговаривал, и ефрейтор понял, что ситуация накаляется. Боевики явно теряли терпение. Во
Время медленно тянулось к вечеру. Саша закрыл глаза, то ли нервы перегрелись, то ли страх перевалил ощущаемую норму. Сон навалился, как неподъемный груз, и наполнил темноту в голове вспышками короткометражных сюжетов. Приходила во сне голая Варя. Он как-то вошел в незакрытую ванну, где она принимала душ, обомлел и тут же на нее накинулся. Но Варя вдруг стала отбиваться и выставила его за дверь. Даже во сне вспомнилось чувство обиды. Ему в армию через пару недель, а она из себя недотрогу корчит. А вот сейчас пришла… Стройная и гладкая, сверкая своими синющими глазами, смоляные пряди волос падают на плечи, покачивая двумя клубничками, маня упругим животом… Так и кончить можно. Но вот уже другая вспышка: мать ругает Саню, корит его, на чем свет стоит: променял образование, променял свое будущее на друзей-собутыльников, и даже Варя-красавица его остановить не может, отец-то в твои годы на заводе вламывал… И знает Саня, что права она, но злость в нем еще больше закипает. Что она понимает в этой жизни?! Что она знает о настоящих друзьях? А вышло, что знала больше. Потому как один купил себе военный билет, другой сумел закосить под жутко больного, а третий за мелкое воровство предпочел париться на нарах, чем на солдатском матрасе. Следующая вспышка сопровождалась взрывами и летящими во все стороны осколками. Позже Александр Ермоленко готов был голову дать на отсечение тем же чехам, что он видел все происходящее не во сне, а реально: видел, как одна за другой, точно в замедленном кино, влетают в окно гранаты, и по комнате разлетаются ошметки человеческих тел и одежды, как дюжина кусков горячего металла врезается в его грудь и живот. Он даже посмотреть на них успел, прежде чем умер…
Но в другой реальности все произошло иначе. Сначала раздались выстрелы на улице, потом посыпалась штукатурка над головой. Ночная мгла еще только-только начала смешиваться с предрассветным туманом. Автоматные стволы, выплевывая пули, больше походили на газосварочные агрегаты в руках неумелых людей. За окном, на недалекой улице матерились по-русски, в доме — говорили по-чеченски, но матерились тоже по-русски. Потом старший крикнул в окно, что здесь пленные солдаты. И все затихло. Ермоленко и сержанту развязали ноги, старший вывел их на крыльцо.
Где-то рядом были свои, но ефрейтору Ермоленко в этот момент больше всего хотелось в туалет. От этого он почему-то улыбался. Какой тут бой, если утренняя моча в голову ударяет со страшной силой. И, когда слева — из кустарника на огороде — жахнул выстрел, Ермоленко «щучкой» нырнул с крыльца в сторону, секундой позже его движение повторил сержант, а из окон дома полетели стекла от разорвавшейся внутри гранаты. «Ну вот, и побывал в настоящем бою», — подумал ефрейтор, лежа на мокрой траве и торопливо расчехляя единственное оружие, которое у него с собой было, чтобы не налить в штаны.
Потом был еще один выстрел, это недобитый чех застрелил майора, который разговаривал с сержантом. Но в общей суматохе Ермоленко этого не заметил, он в первый раз в жизни подумал о Боге, потому что остался жив. Остальные его не интересовали. Уникальная и единственная жизнь Саши Ермоленко продолжалась. Можно было даже рассчитывать на награду.
Про спасение ефрейтора Ермоленко и героизм майора Дорохова написали в газетах, пленников даже мельком показали по телевидению. Саша, прочитав заметку, облегченно вздохнул: «…в результате операции разведчиков были освобождены попавшие в плен к боевикам накануне сержант Андросов и ефрейтор Ермоленко…». Получалось, что Саня, вроде как, имеет отношение к боевой разведке. Поэтому свежеиспеченный младший сержант Ермоленко вырезал заметку из газеты и отправил ее Варе. Пусть полюбуется — он герой, он не врал ей про тяжелые боевые будни.
У Вари, когда она читала, навернулись слезы. Вот ведь, Саня, был в плену, а ни слова об этом не писал. Друзья-разведчики спасли его. И скоро он приедет домой… Вся жизнь превратилась в ожидание. На своих сокурсников мужского пола Варя стала смотреть
Саша вернулся сразу после Дня Победы. Сколько нежности Варя подарила ему в первый день! Он же смотрел на нее с некоторым высокомерием, как на старшеклассницу, которая дорвалась до кумира. Но это она заметит потом. А он в первый же день овладел ею, довольно грубо, но очень страстно. Зато Саша после этой ночи стал смотреть на нее, как победитель, которому она обязана чем-то основательным: то ли свободой, то ли вообще своим существованием. Странным ей также показалось, что он вернулся при деньгах. Уже на второй вечер сводил ее в шикарный ресторан «Венский вальс», где больше старался произвести впечатление на официантов своей щедростью, чем на Варю своими чувствами. Слышала, что солдатам в горячих точках платят боевые, но также слышала, что повсеместно выплаты эти задерживают.
После нескольких рюмок водки он плаксиво рассказывал ей, как вытаскивал под вражеским огнем раненого товарища, как свистели вокруг пули. А потом этого раненого бойца у него с рук на руки принял старший лейтенант, которому дали орден, а младшего сержанта Ермоленко, как водится, забыли. Но он не в обиде, боевое братство важнее, чем побрякушки на груди. Да и кто знает, может, еще дадут орден мужества, многих награды на гражданке догоняют… Нет, Ермоленко еще всем покажет!
Варя всматривалась в своего возлюбленного, и старательно отгоняла навязчивую мысль, что все происходящее ей кажется фальшью. Что с Саней происходит что-то не то, что он вернулся домой с печатью какого-то ущербного эгоизма на лице. И когда он, провожая ее домой, попытался овладеть ею прямо в подъезде, она залепила ему пощечину. Этого герой кавказской войны ей простить не мог. Вытолкнув пьяным перегаром матерную скороговорку в адрес Вари и, по ходу, всех остальных баб, он порекомендовал ей «сдать свой орган в аренду физикам и лирикам, что отсиживаются под мамиными юбками», а такие, как младший сержант Ермоленко, не нуждаются в подачках. Развернулся и, нетрезво маршируя вниз, чуть не упал с лестницы.
Всю ночь Варя плакала. Рано утром он позвонил ей, долго и нудно извинялся, молил о встрече, называл ее смыслом жизни, и когда она «сломалась» и позволила ему приехать, примчался на такси с огромным букетом алых роз, которые бросил к ее ногам, упав на колени. Варя слышала, что тем, кто воевал в горячих точках, нужна реабилитация, что психика у них все равно повреждена, поэтому списала ночной эпизод на эти боевые издержки. Другой вопрос, что чем дальше, тем больше, Варя ловила себя на мысли, что ей не о чем разговаривать с Сашей. Он ни о чем, кроме денег и своего будущего автомагазина говорить не хотел. А об этом он молотил бесконечно, как ди-джей на радиостанции, поэтому Варя замолкала и потихоньку уходила в себя. Так и ушла. И осталась сама с собой.
Как-то вечером они прогуливались по вновь отстроенной, залитой в мрамор набережной. Саша сыпал своими бизнес-прожектами и детальными расчетами их с Варей светлого обеспеченного будущего. К тому времени он на «свои сбережения и боевые» уже купил автостоянку в центре города, договорился обо всем с бандитами, державшими район, и собирался начать строительство автосалона. А Варя в этот момент думала, как ей рассказать о своей беременности. И решила сделать это одним махом.
Остановила, приложила палец к его губам, когда они обещали поездку в Париж, и спросила:
— Втроем поедем?
— В смысле? — озадачился Саша.
— У нас будет ребенок.
Ермоленко сначала растерялся, потом побледнел, потом покраснел и в итоге выдал на-гора следующие соображения:
— Варя, мы только начинаем подниматься! Какие дети!? Что ты, Варенька, это отвлечет нас, — тут же поправился, — это не позволит мне сделать нас счастливыми!
— О каком счастье ты говоришь? — похолодела внутри Варя.
После этого вечера они больше не встречались. Через месяц у нее произошел выкидыш, а через полгода, немало повалявшись в больнице, и, покинув очное отделение университета, Варя узнала, что удачливый бизнесмен Александр Ермоленко женился на дочери известного рыбного магната Шумилова. О ней она знала немного. Внутри: самовлюбленная дура, снаружи (судя по фотографиям в толстых лаковых журналах) — рыжая стерва. Не узнала Варя только одного, что однажды в автосалон Ермоленко пришел мужчина кавказской наружности и, нагло потеснив охрану, ввалился в кабинет владельца со словами: