Время любить
Шрифт:
Вот тут и появился в роли благородного компаньона-спасителя Владимир Юрьевич. Цветочный салон арендовал помещение на одной из его торговых площадей. Во всех других случаях Рузский даже не поинтересовался бы — кого там, в очередной раз, «раздевают», но Елену Андреевну он приметил сразу и долго за ней наблюдал. Высшее образование позволило Владимиру Юрьевичу произвести определенное впечатление, а криминальный авторитет сделать жест, от которого Елена Андреевна предпочла не отказываться. Цветочный салон продолжал существовать. Рузский частенько наведывался, чтобы справиться о здоровье Елены Андреевны и в очередной раз пригласить на ужин. Но Варламова играла тихую скромницу, хотя отказывала не как безнадежно больному, а, скорее, из соблюдения собственных моральных норм и устоев, которые Владимир Юрьевич решил не ломать, а разбирать по кирпичику. Когда же почувствовал, что образовалась достаточная брешь в стене холодного шарма, пошел на абордаж. Однажды утром к цветочному салону подъехала грузопассажирская «Газель», водитель в униформе открыл задние дверцы, оставил их открытыми и только потом нашел у прилавка инструктирующую продавцов Елену Андреевну. Вручил ей большую (1х0,5 м) открытку, на развороте которой рукой Рузского было кратко выведено: Если потребуется мужчина, чтобы выгрузить, позвоните мне… И ниже — номер мобильного телефона. Елена Андреевна вышла на улицу, чтобы заглянуть в грузовой салон и оторопела. Дно его было сплошь уставлено корзинами с исключительно белыми розами, так что могло показаться, будто к магазину подъехал благоуханный сугроб.
— Это что, под реализацию? — спросила Елена Андреевна у водителя.
— Что вы, это подарок! — удивился такому невежеству человек в униформе, отчего, в свою очередь, смутилась Елена Андреевна.
Вечером она набрала номер, выведенный каллиграфическим почерком Рузского на открытке, и согласилась на ужин с настойчивым и галантным компаньоном.
После совместного турне по Европе Рузский и Варламова по-тихому расписались, без церемоний, застолий, фуршетов и подарков от богатых друзей Рузского. Причем на таком варианте сошлись оба. Бракосочетание отметили ужином втроем, на котором сын Лены Виталий Сергеевич узнал, что будет продолжать свое образование вдали от нищающей Родины и богатеющей матери. Виталий воспринял второй брак Елены Андреевны и свой отъезд спокойно, но испросил разрешения посоветоваться с отцом. Сергей Павлович забугорное обучение сына благословил, но велел помнить, что нормальные русские, а не Рузские, Родину на бизнес не меняют. Банально. Совково. Виталий, разумеется, отчиму суть разговора с отцом не передал. Отца он уважал, сочувствовал ему, но знал, что за мозги сентиментального инженера Кошкина пентагон ежемесячно готов был выкладывать сумму, которая превосходит годовой оборот компании Рузского. Последний, кстати, в этот же вечер подарил молодой жене новый супермаркет. Втроем они поехали осматривать блистающую неонами стеклянную громадину, и, увидев его название, Елена Андреевна не удержалась: впервые при сыне поцеловала Владимира Юрьевича с такой силой, что потом трудно было понять, кто из них произвел на другого большее впечатление.
В лице Елены Андреевны Рузский обрел не только обаятельную жену, но и серьезного партнера, которая заставила уважать себя всех друзей и врагов нового мужа. И жизнь пошла по маслу. Хотя по маслу ходить опасно, можно поскользнуться. Поэтому в субботу, когда Лена во второй раз сослалась на головную боль, Владимир Юрьевич не поверил, но продолжая играть заботливого мужа, принес ей таблетки и стакан с водой, сел рядом на диван, чтобы параллельно уставиться в телевизор.
Елена Андреевна уловила подозрительную фальшь в стакане с водой и предупредительном молчании Владимира Юрьевича и вынуждена была заговорить.
— Что-то не то, Володя, — нужно было начать.
— Я готов превратить любые помехи в твоей жизни в пепел и развеять их над Антарктидой! Непременно над Антарктидой! Чтоб из огня да в полымя, — и нежно погладил ее по голове, ожидая дальнейших объяснений.
— Этот пепел не развеять. Это воспоминания.
— Неужели призрак Сергея Павловича? — и чуть было не спросил о посещении конструктором «Вараламовского». Уж тут бы Елена Андреевна за соглядатаев оторвалась по полной программе.
— Да нет, точнее, не совсем он. Это воспоминания, которых раньше не было.
— Не понимаю. Вспомнила что-то новое?
— У-ку… — покачала отрицательно головой. — Вспомнила того, чего точно раньше со мной не было, а теперь, получается, было…
— Лен, ты меня пугаешь, может, это результат перегрузки. Я постоянно тебе напоминаю, что женщина не должна столько и в таком ритме работать.
— Я работаю с удовольствием. Так и думала, что ты начнешь связывать это с психическим здоровьем. Нет, здесь все нормально. Я скажу тебе, что я предполагаю, но пообещай мне, что ты не будешь предпринимать каких-либо мер, пока я сама не попрошу тебя об этом.
— Обещаю, — твердо, холодной сталью в голосе пообещал Рузский.
— Думаю, что Сергей действительно изобрел-таки машину времени. Помнишь, я тебе рассказывала о его безумном увлечении?
— Помню, но разве можно относится к этому серьезно? Это даже больше, чем фантастика, это бред!
— Да, за двадцать пять лет до полета Гагарина примерно то же самое говорили Циолковскому.
— Ну, уж тот однозначно был глухим шизофреником.
— Ни глухота, ни шизофрения не мешали ему быть гением технического предвидения, причем настолько точным, что он назначил срок полета в космос — двадцать пять лет.
— И?
— Сергей приходил ко мне в офис…
Слава Богу, сама сказала!
— Приходил, чтобы сообщить: машина времени готова и даже прошла первые испытания.
— А ты тут причем?
— Он полагает, что с помощью этого прибора сможет вернуть меня.
— Что?! — брови Рузского обрели изгиб татарской сабли, а потом устремились друг к другу.
— Успокойся и помни о своем обещании. Должен же рядом со мной быть хоть один трезвомыслящий и уравновешенный мужчина.
Владимиру Юрьевичу последняя фраза очень понравилась, но виду он не подал.
— Похоже, — продолжила Лена, — он встретился со мной в прошлом. Тогда, когда мы еще не были знакомы… Представляешь, я пару дней назад могла встретиться сама с собой в юности!
— Бред. Не может быть.
— Видимо, все-таки может.
— Черт! Такие эксперименты, даже если они возможны, должны проводится с высочайшего разрешения. Его за это можно привлечь к суду и раскрутить по полной программе!
— Володя, ты забываешь, что это не кинувший тебя партнер, а неизлечимый романтик, тем более, мой бывший муж, отец моего сына. Позволь, я попробую разобраться с этим сама. Никаких новых чувств у меня к нему не возникло. Только жалости стало больше.
— Ты, правда, считаешь, он мог изобрести эту штуку?
— Да. Он гений, нравится это нам или нет. Между прочим, это он вместе с Марченко развил идею кассетных боеголовок, делающих стратегические ракеты неуязвимыми для ПВО противника. Он же придумал начинку ракет с нехарактерными траекториями.
— Что, и такие есть?
— Скоро встанут на вооружение.
Рузский присвистнул. Грустного инженера-конструктора следовало уважать, даже если он сам не уважал себя.
— Конечно, это не только его идея, там труд целого бюро, нескольких лабораторий, мозговой штурм… Но семьдесят процентов — это они со стариком Марченко.
— Лена, можно я тебя поцелую? — вдруг попросил Рузский, словно ему захотелось проверить, значит ли что-нибудь он сам рядом с таким гигантом технической мысли.