Время любить
Шрифт:
— Вы что, на ней проводили испытания?
— Пришлось, в гуманных целях. Пенсию помогали искать.
— Нашли?
— Нашли.
— Значит, в вашем мире копируют людей?
— Пока только овечек. Но от этого не легче. И хотелось бы тебе напомнить, что это не только наш мир, это и твой мир. Не хотел тебе говорить, но ты в этом мире устроилась намного лучше, чем я.
— Хочется остановить тебя, попросить — не рассказывай. Но любопытство сильнее…
— Ты директор крупного магазина, названного твоей фамилией. Могу тебе показать.
— Не надо, я боюсь.
— Я тоже.
— И?..
— У тебя богатый муж, говорят, что с криминальной начинкой, твой сын… Наш
— Муж… С криминальной начинкой… Я не хочу мужа с криминальной начинкой.
— Это сейчас, точнее — тогда, а в двадцать первом веке — такой муж находка, такими гордятся, они делают нынешнюю историю, а такие, как я, разочарованно и плаксиво копаются в своем прошлом.
— Поэтому ты изобрел экскаватор и выкопал меня.
— Можно и так сказать, но тебя я не выкопал, тебя я потерял. И вся жизнь следом потеряла смысл. Глупо, банально… Мой друг пытается остановить пулю, которая давно уже пробила сердце его боевого товарища и подчиненного, а я пытаюсь вернуть любовь, хотя пулю, как мне теперь кажется, остановить проще. Она хотя бы движется по физическим законам. Это только в театре любой акт можно переиграть в следующем спектакле, сделать хуже или лучше. Но даже по правилам театрального искусства плохого актера отправляют на вторые роли. А в реальности — естественный отбор. Его можно обмануть, но ненадолго. Кто-нибудь из стаи все равно заметит: Акело промахнулся!
— Маугли! Мой любимый мультфильм.
— Я помню, потому и помню. Тебе вообще нравился Киплинг.
— И Гумилев.
— И Гумилев. И Гоголь. А помнишь, мы читали друг другу вслух «Альтиста Данилова»? — голос Кошкина надломился, Лена еще не могла этого помнить.
— Тебе удалось найти Орлова? У нас вся группа охотится на эту книгу.
— В своей группе ты будешь первая. Я выменял его на пластинку «Beatles», которую мне подарили на восемнадцатилетие.
— И не пожалел?
— Ни разу.
Минуту-две помолчали. За окном сгущались неторопливые майские сумерки, и кафе стало наполняться посетителями. Разношерстные компании и пары обозначались в стильном полумраке зала только обрывками фраз и звоном бокалов. Рядом со столиком Кошкина и Лены приземлились два женоподобных юноши с аккуратными серьгами в ушах и неаккуратными прическами. Уже через несколько минут они стали смачно целоваться, отчего у Лены широко открылись глаза.
— Это не норма, это распущенность нашего времени, — грустно пояснил Сергей Павлович. — Издержки свободы.
— Я думала, что свобода подразумевает свободу созидать.
— Я тоже так думал, но разрушать легче. В том числе моральные нормы.
— Хочется спросить, где и когда мы с тобой встретимся, но, наверное, не стоит.
— Не надо. Я теперь уже не знаю, как мне жить дальше. Я слишком многого ждал от сегодняшнего дня.
— Я тебя разочаровала?
— Нет, что ты, я сам себя разочаровал. Ведь получается, я хочу отбить тебя у самого себя. Обманываю самого себя. Пусть юного и заблуждающегося, но это ничего не меняет. Смешно, но этот путь мне подсказала старая добрая Мариловна, а я, такой же стареющий дурак, начал охоту на миражи. Но главное: я снова увидел девушку своей мечты. Звучит банально, но это правда. Ради этого стоило корпеть над чертежами и микросхемами несколько лет. Не хочется верить, что эта работа стала причиной твоего ухода. А если и так, ничего другого делать я не умею. Высокоточное оружие и слабомощные машины времени. Кошкин исчерпан. Мой однофамилец стал конструктором лучшего танка времен второй мировой войны. А я вот… Ладно, ерунда это все.
Кошкин, как и полагается после такой тирады, выпил залпом полбокала коньяка. Лена кинула
— Могу я тебя попросить?
— О чем угодно!
— Пригласи меня еще раз когда-нибудь на такую прогулку, только забери из того времени, когда мы уже знали друг друга.
— Ты, правда, этого хочешь?
— Если честно: и боязно, и любопытно и еще что-то. Самое удивительное, что никто не поверит!
— И мне тоже. Я с удовольствием прокачу тебя по нынешним ухабам.
Лена взяла Кошкина за руку, и у него перехватило дыхание. Тихая грусть до немоты наполнила сердце. Ни в прошлом, ни в будущем счастливому Кошкину не было места. Время любви нигде себя не обозначало.
— Здесь становится душно, мне пора, — Лена чуть сжала его руку, и Кошкин окончательно поплыл.
Пришлось собираться с силами, чтобы не броситься сейчас к первому попавшемуся такси, увлекая ее за собой.
— Возьми коробку, держи ее в руках, все-таки подарок.
— Мне придется там объяснять, откуда у меня такая роскошь.
— Придумаешь, что-нибудь. Скажешь, получила по переписке от друга из Франции, убежденного коммуниста или социал-демократа. Ну ладно. Все. Действительно пора. — Кошкин достал из кармана пульт и направил невидимое поле на Елену.
Голубые за соседним столиком даже не заметили, как в воздухе растворилась красивая девушка с коробкой духов в руках. Да это и не удивительно, зачем им красивые девушки. Конкуренция.
Кошкин заказал официантке бутылку коньяка. Та с подозрением глянула на опустевшее кресло напротив, но ничего не сказала. Зато сказал Сергей Павлович, обращаясь к вселенской пустоте:
— Духовное обновление русской интеллигенции в девяносто пяти случаях из ста начинается с обычной попойки, мотивируемой сакральными движениями самой загадочной в мире души.
— Сам-то понял, че сказал? — буркнула себе под нос официантка.
* * *
В последнее время Владимир Юрьевич стал замечать за женой непривычную в мясорубке современного бизнеса задумчивость. Последнюю неделю она плавала взглядом в запредельных далях, отвечала невпопад, а главное нарушила выработанный и негласно утвержденный паритет: хоть светопреставление — но во вторник и субботу постельный режим со всеми вытекающими для супружеской жизни последствиями. Сам Рузский ради этих вечеров мог бросить переговоры в Лондоне или на Кипре и примчаться самолетом к стройным ногам своей очаровательной супруги. По ритуалу все начиналось с ужина, за которым они никогда не говорили о делах, а потом включали инструментальную музыку… Двуспальный аэродром — эклектичная, но очень удобная смесь классики и модерна — располагал к неудержимому полету фантазии. Кувыркались по полной программе, перемешивая любовные игры с напитками и нежными словами, но более всего Рузский любил встать у окна с сигаретой и смотреть на обнаженную Лену. Не само обладание этой удивительной красивой женщиной сводило его с ума, а возможность такового. И ради того, чтобы два раза в неделю испытывать высший частнособственнический инстинкт, Рузский готов был начать троянскую войну с кем угодно. Первые два года он просто не мог поверить, что она досталась ему так легко. Бросила своего инженера-оборонщика, грустного интеллектуала, оставшегося на обочине экономической жизни, и попыталась начать с нуля. Сама. Без чьей-либо помощи. Влезла в долги, открыла цветочный салон, но, как водится у таких горе-предпринимателей, благополучно прогорела. Оставалось продать родительскую квартиру, потому как семейное гнездо она оставила мужу, в качестве запасного варианта и, если вздумается, то и как возможность вернуться.