Время любить
Шрифт:
— Вася, у меня тоже есть некоторые виды на этот прибор. Ты не согласишься…
— В любое удобное для тебя время!
О путешествии Кошкина условились на следующую ночь.
* * *
Взяв у больного (в очередной раз) Марченко по телефону отгул, Сергей Кошкин покинул охраняемую территорию «ящика», пожелав доброго утра заспанным дежурным на двух КПП, ибо лаборатория, как матрешка, была спрятана в огромном дворе завода, который помимо ракет, благодаря новомодному слову «конверсия», выпускал теперь тефлоновую (в отечественном исполнении фторопластовую) посуду и утюги «с вертикальным взлетом», как именовали хозяйки пароувлажнитель. Именно поэтому (а не только по поводу одностороннего российского разоружения) по заводу разрешалось сновать иностранным шпионам под видом озабоченных развитием совместных предприятий бизнесменов. Империалистические монстры не мытьем, так катаньем вторгались в святая святых российского ВПК, и «конверсионным» способом получали пай или хотя бы возможность следить за тем, что еще могут выдумать угрожающего их мусорной демократии (от слова урна) никак не желающие тихо спиться и умереть русские.
Но сейчас Кошкин был настолько далек от всей этой мироправительственной кутерьмы, что чуть, было, не прошел мимо своего излюбленного по утрам кафе, где всегда заказывал блинчики с мясом под сметаной и большую кружку «амбассадора». Следует сказать, что, не взирая на смутное состояние Кошкина и других, отдельно взятых индивидуумов, да, в сущности, и в целом, народа империи, майское утро дышало ни с чем не сравнимым запахом начала жизни. Вот у кого бы учиться парфюмерам! А они, говорят, создавая свои букеты, не брезгуют рыться даже в дерьме. Хотя последнему соответствует тоже вполне относящийся к жизни запах. Просто не лучший. Видимо, переработанная жизнь по-другому пахнуть не может. Дней пять назад, когда Кошкин радовался такому незатейливому, одетому в яблоневый цвет и голубое небо утру, его посетили отнюдь не пейзажные мысли, и он предполагал довести аналогии до логического конца. Место философских терзаний — кафе «Тещины блины», совсем недалеко от КПП. И, пожалуй, все закончилось бы рассуждением о том, что гадкий запах имеют реформы, потому как перерабатывают жизнь целых народов, а, по сути — это есть адский запах, о котором предупреждал батюшка Серафим. И то, что с одной стороны может называться прогрессом, с другой видится отвратительной деградацией. И отнюдь не совдеповский образ мышления (который приписывали людям кошкинского типа либеральные журналисты), а врожденные, выстраданные на генетическом уровне уважение и любовь к своей стране, скрепленные с загадочной русской душой актом крещения в православном храме (пусть и втайне от пионерской организации, потому как мама не могла и не хотела вычеркнуть Сережу Кошкина из общесоветского детства, а против частых болезней пенициллин не молитва) определяло движения души инженера.
Кафе работало новомодно — нон-стопом. Узнавшая Кошкина официантка без слов принесла желаемое. Улыбнулась, на что потребовался не очень уместный для смурноватого хода мыслей ответ:
— Спасибо. Вы сегодня обворожительны.
— Может, рюмку коньяку? Опять ночь работали? — дежурный комплимент дороже чаевых. Официантка, которую звали Нина, и у которой муж-дальнобойщик уехал и не вернулся, оставшись в другом городе с другой женщиной, стала улыбаться Кошкину, как потенциальная невеста.
«А почему нет?» — мысленно ответил на ее улыбку конструктор, но вслух сказал другое:
— Сегодня можно и коньячку! Эх! Так бы на домашней кухне!
— Кто ж не дает?.. — и ушла с улыбкой профана из тайного общества, готового к загадочному, а, по сути, простому обряду.
Рюмку с коньяком поставила молча. Так бы поступила и заботливая жена, дабы не прерывать рабочее течение мыслей в голове мужа, имеющего ответственную должность. У хорошей жены — это инстинкт, плохая — рефлексирует на то, что ею пренебрегают, ради чего бы там ни было.
Жена…
Кошкин почувствовал вдруг острую необходимость сию минуту увидеть Лену. Коньячные звездочки в желудке своими огоньками разожгли это желание.
Он отставил недопитый кофе и подошел к зеркалу, висевшему у входа. Оттуда грустновато взглянул на него рано поседевший мужчина, близкий к сорокалетнему барьеру и далекий от современной суеты, погони за хлебом насущным и прочими потребительскими излишествами. Бледный от бессонных ночей, непричесанный, отчего руки сразу стали искать во внутреннем кармане расческу… Эх! Если б хоть мизер понимать в мужской красоте! А так? Можно только отметить, что седина на короткой челке вроде легко гармонирует с серыми, немного печальными глазами. Модная двухдневная щетина с точки зрения современной молодежи добавляла гармонии хаосу внешнего вида. Вот только маленький, но свежий поперечный шрам на прямом носу — уснул за работой — клюнул край стола. Впрочем, на витающего в потустороннем мире невезунчика тоже не похож… Галстук засаленный — в урну, и можно идти. Слава Богу, сорочку вчера темную одел, разводов на воротнике не видно.
Ну вот, официантка Нина украдкой постреливает в его сторону заинтересованным взглядом, будто он готовится сделать ей предложение. Но, милая Нина — не Елена Андреевна Варламова, что ныне замужем за крупным предпринимателем и, как оказалось, потомственным дворянином Рузским.
Ох уж эти дворяне, сколько раз они предавали русский трон, и больше всего радовались, когда получили от Екатерины жалованную грамоту да освободились от обязательной военной службы. Не в пример своим предкам. Не все, конечно, но чем ближе к трону — тем гаже. Потому и Рузские, а не русские… Хорошо, хоть Лена оставила себе свою фамилию, впрочем, как и в случае с Кошкиным. И не обида на удачливого соперника, разрушившего первую, а для Кошкина вечную любовь, клокотала в нем, а обычное пренебрежение к самовлюбленным людям, считающим себя пуповиной, если не мира, то обозримого в пределах горизонта пространства.
Рузский Владимир Юрьевич — владелец сети бензоколонок и маркетов, известный в криминальном мире по кличке Вздор (любимое слово, применяемое новоявленным дворянином в случае проволочек с бизнесом и приобретением новых производственных мощностей), подарил жене супермаркет в центре города, который назвал в честь нее «Варламовским». Хороший, кстати, магазин, если говорить о номенклатуре и качестве товаров. И о ценах тоже… Приемного сына Виталия отправил в Сорбонну, подальше от материнской ласки и притязаний совкового отца на воспитание. А главное, чтобы не мешал нескромному семейному счастью… Елена Андреевна от дворянского титула отказалась, полагая, что он у нее тоже где-то пылится, если порыться в архивах, а вот Виталию Сергеевичу отчим его все-таки навязал.
Вздор! Действительно вздор!
А тут на улицах май! Бушующий май, стреляющий фейерверками цветущих яблонь, освежающий распыленным после первых дождей в воздухе озоном, опьяняющий загадочно-зовущими женскими улыбками. Будь ты хоть трижды книжный червь, но в мае сердце твое тревожно замрет от взгляда в небо и зайдется скороговоркой в ответ на дробь каблучков правнучек Евы.
«Вараламовский» — двухэтажный кирпично-стеклянный куб с мансардным третьим этажом, где располагаются офисы, сиял зеркально вылизанными витринами и броскими щитами наружной рекламы. На входе — охранники с рациями. Суета иномарок на прилегающей к нему автостоянке. Суматошные грузчики в униформе. И горделивые дамы, которым очень хочется быть похожими на эмансипированных, живущих в Европе и Америке сестер. Кошкина принесло сюда совсем из другого пейзажа, поэтому охранники с вынужденным подозрением зыркнули на его неглаженный костюм и усталый вид совкового инженера. Ему не предложат помочь переложить из тележки груды ярких пакетов с заморскими яствами в багажник автомобиля, и не только потому, что у него нет багажника…
У входа на третий этаж двое охранников терзали компьютер, который гулко отстреливался и смачно ругал игроков, ведущих крутого героя по лабиринтам его шлейфов и плат.
— К кому? — удостоил коротким взглядом один из них Кошкина.
— К директору.
— По какому вопросу?
— Сообщите, — кивнул Кошкин на селектор, — что пришел Сергей Павлович по поводу патента на изобретение машины времени.
Тут уже оба охранника отвлеклись от компьютерной стрелялки и внимательно посмотрели на посетителя. На всякий случай взгляды их ничего не выражали. Мол, машина времени или атомная бомба — это не их дело.
— Елена Андреевна, извините, к вам некий Сергий Павлович по поводу машины времени?.. — вопросительно пробурчал в селектор тот, кто первым обратил внимание на Кошкина.
— Проводите его ко мне. — Тон такой, как будто речь идет о поставщике лапши «доширак».
Кабинет Елены Андреевны встретил кондиционерной прохладой, внушительными размерами, ароматами кожаной мебели, освежителей воздуха и ее собственных духов. В результате сочетания модерновой обстановки, всех этих запахов и того, что Кошкин не видел свою жену пять лет, у него сложилось впечатление, что он попал в какой-то сказочный мир, не имеющий ничего общего с тем, что происходит за окнами. Лена сидела в кожаном кресле в обществе ноутбука, пары телефонов, селектора, и эксклюзивных канцелярских принадлежностей. Увидев на пороге Сергея, она встала и распорядилась маячившей за его спиной секретарше подать две чашки кофе и бутылку «мартеля».