Время любить
Шрифт:
— Опять не спал всю ночь? — спросила Лена, как будто они расстались вчера.
Но Сергей Павлович даже не мог ответить. Сказать, что он обомлел, значит — ничего не сказать. Перед ним стояла тридцатипятилетняя женщина, ради которой стоило бы начать новую троянскую войну. Строгий, но обтягивающий фигуру темно-зеленый вельветовый костюм так эротично подчеркивал ее формы, что служащие мужского пола, заходя в кабинет своего директора, должны были забывать о своих обязанностях напрочь. Воротника чуть касались коротко остриженные (а ля каре) русые волосы, из-под аккуратной челки на лбу на инженера смотрели любимые, буравящие душу, зеленые глаза. Влажные полные губы — грезы о поцелуе…
Несколько минут Кошкин не мог прийти в себя. Лена это заметила, но не обидела его победным пренебрежением. Напротив, прониклась участием.
— Ну как ты? Еще не надоело повышать обороноспособность страны? Я думала, ты меня презираешь, потому не заходишь, не звонишь…
— Я тебя люблю, Лена, — в миллионный раз признался Сергей Павлович.
— Не надо об этом. Мы теперь, как параллельные прямые. Единственно возможная точка нашего пересечения — это Виталий. У тебя какие-то проблемы? — последний вопрос прозвучал таким тоном, будто перед успешным директором супермаркета сидит проситель, нуждающийся в меценатстве. Вот-вот денег предложит.
— Нет, у меня все хорошо. Зарплату повысили, к награде представили. Новый президент посетил нашу мастерскую и даже руку мне пожал. Из Марченко чуть весь песок от радости не высыпался…
— Как у него здоровье?
— Как у восьмидесятилетнего человека, который никогда за ним не следил, но еще может в силу огромной кинетической инерции предыдущих лет двигаться.
— Ясно. Передай ему привет.
Нет, она не знала, даже мысли не допускала, что сегодня в ее кабинет пришел победитель. И Кошкин, смакуя, оттягивал момент своего главного известия. Он не рассчитывал, что Леночка тут же бросится ему на шею, оставит процветающую коммерцию и ежемесячную езду по заграницам, но он надеялся увидеть хоть какое-то сожаление, смятение в ее глазах, пронизанное к тому же недоверием к возможности изобретения.
— Лена, я закончил свою работу.
— Новая ракета готова сбивать американские «эф — сто семнадцать»? Давай, выпьем за это по маленькой. Я знаю, что ты гений, Сережа. Я всегда это знала. И знала, что недотягиваю до твоего астрального уровня.
— Лена, я закончил работу над машиной времени.
— Ты, наконец-то, бросил увлекаться фантастикой?
— Да, я бросил увлекаться фантастикой, машина стала реальностью и сегодня ночью прошла удачные испытания.
На минуту, которую так ждал Кошкин, Лена замерла. Глаза их встретились, и Сергей Павлович имел возможность увидеть целый шторм зеленоватой морской воды, который пронесся по ее взгляду в эти мгновения. Но торжества не было, он чуть губу себе не прокусил, оттого что испытывал невыносимое, сравнимое с самой страшной пыткой желание поцеловать любимую женщину. Главное — она не посчитала его сумасшедшим, потому что помнила — Кошкин человек серьезный, целеустремленный и умеет шутить только по поводу американского или китайского оружия.
— Ты можешь теперь стать известным. Нобелевским лауреатом. — Лена посмотрела на Кошкина с явным уважением, может, и мелькнуло в ее коммерчески перестроенном мозге, что — именно — она несколько лет назад потеряла, но только мелькнуло…
— Банальное решение…
— Ты что? Изобрел машину времени, чтобы закрыть ее в секретном военном ящике? Это достижение всего человечества!
Кошкин вдруг не на шутку разозлился, он, словно не с бывшей женой разговаривал, а с клерком из министерства иностранных дел.
— Хренушки! Ты же знаешь, я квасной патриот, человечество не стоит того, чтобы ради него расшибаться и класть жизнь на алтарь науки. Все изобретения человечество использовало либо для убийства себе подобных, либо для того, чтобы заднице было мягче. Человечества нет! Есть общество зажравшихся потребителей и маргинальной нищеты! И даже для собственного народа в целом я не стал бы жертвовать собой, морщить мозг, а только для определенной его части, кого можно считать русскими людьми, причем независимо от национальности, — в глазах Кошкина играли злые огоньки, он подлил им полбокала «мартеля», точно это был тот самый квас.
— Мы с мужем в эту категорию не попадаем, — сама утвердила Елена. — Для чего же тогда, позволь спросить, ты вымучил труд своей жизни, для удовлетворения собственного самолюбия, для самоутверждения? — наддала холода в голос Лена.
— Ты филолог по образованию? — будто не знал.
— И что?
— Ты можешь сказать, зачем Пушкин написал «Евгения Онегина»?
— Ну ты спросил!
— Ну ты спросила!
Они произнесли это почти одновременно, как в старые добрые времена. Стали улыбаться и даже потянулись друг к другу. Именно в такие моменты в душах давно расставшихся людей работают машины времени. И такая случается нежная ностальгия, что возвращение неминуемо, если, конечно, не задавит эту ностальгию прагматичный расчет или какая-либо другая страстишка. Лену вернул в зону дебита-кредита мобильный телефон. Он промурлыкал из-под вороха накладных тему из сороковой симфонии Моцарта, правда, не в соль-миноре.
Лена приземлилась:
— Вы сначала разберитесь с грузом, а потом думайте о его хранении. Договариваться с таможней — это ваше дело… — и понесло минут на пять.
Кошкин от скуки и нетерпения выпил еще полбокала коньяка и прилично после бессонной ночи опьянел.
— Так на чем, то бишь мы? — посмотрела на него уже директор магазина, как на инопланетянина.
— Я на машине времени, ты на таможне.
— И зачем она? Ты так и не ответил.
— Я могу вернуть тебя, и, кстати, хотя бы для индивидуального подпольного прочтения второй том «Мертвых душ», хоть и не по душе мне это.
— Я не по душе? — игра такая.
— Возвращать сожженные рукописи, если об этом не просит автор.
— А меня ты, как вещь, планируешь вернуть?
— Как любимую… Как самую любимую в мире женщину.
— Пафоса не надо. Ты, Сережа, все-таки не переболел фантастикой. Это невозможно! Тем более с помощью машины времени.
— Я бы думал также, если б сегодня утром ко мне не вернулся парень из Чечни. Этот майор за одну ночь прожил новую жизнь и из солдафона стал почти философом! Ты не знаешь, что может случиться в твоем прошлом.