Время любить
Шрифт:
— Меня?.. — Кошкин сверкнул глазами так, что Яковлеву стало не по себе. — Что-то слишком многие интересуются ныне сверхсекретным проектом.
— На что вы намекаете? — почти взвыл Вадим Григорьевич.
— Ни на что. Но хочу вас предупредить. У вас там много в вашей личной секретке ценного имущества?
— А что?
— Если в течение двадцати четырех часов я не получу доступа к генератору, он самоликвидируется. Силу взрыва желаете знать в тротиловом эквиваленте или мегатоннах?
Яковлев был более чем озадачен. Он даже
— Да что вы, Сергей Павлович! Никто не претендует на ваше изобретение! Хотите — хоть сейчас начнем работу над патентом! Я просто взял эту работу под личный патронаж.
— Спасибо, — процедил Кошкин, — а сейчас, будьте добры, поставьте его на место. Если вам так хочется его сберечь, назначьте дополнительную охрану у дверей лаборатории. Можете даже посадить автоматчика прямо перед ним.
— Об этом обязательно подумаю. Не волнуйтесь, генератор через полчаса будет на вашем столе. Но будьте, пожалуйста, внимательны, с вами, кстати, будут разговаривать товарищи из ФСБ. Да! И подготовьте в кратчайшие сроки отчет о проделанной работе в направлении создания ракет предупредительного залпа. Это просьба президента. Пока что еще просьба…
— Непременно, — облегченно вздохнул Кошкин, картинно откланялся и направился к двери. Уже на пороге остановился и повернулся к хозяину кабинета с неожиданно счастливым выражением лица: — Да! Поздравляю вас с назначением Вадим Григорьевич!
— Вы это серьезно? — приложил платок к лысине Яковлев.
— Абсолютно и чистосердечно. Во времена бурного экономического реформирования и создания партии нового типа, лучшего руководителя и придумать нельзя.
Сказал без малейшей иронии в голосе, и оставил Вадима Григорьевича переваривать: то ли его похвалили, то ли слишком хитроумно назвали дураком и карьеристом. Но, так или иначе, генератор через полчаса снова возвышался на рабочем столе Кошкина.
Яковлев пришел лично засвидетельствовать торжество справедливости. Он застал Сергея Павловича в раздумьях. При этом на лице инженера висела потусторонняя улыбка.
— Ну вот… — начал, было, Вадим Григорьевич.
— Ну вот, — поддержал Кошкин, нажал какую-то кнопку на известном уже пульте, в воздухе запахло озоном и генератор исчез. — Можете доложить президенту, что проект упреждающего ракетного удара оказался на сегодняшний день бесперспективным. Во всяком случае, пока он сам не сформулирует четкую оборонную доктрину, а не ту, которую ему диктуют из-за океана да из Лондона. Это, между прочим, не мои слова, а покойного Михаила Ивановича.
— Н… но… М-м-м! — Тщетно пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, Яковлев только демонстрировал свою растерянность. — Сергей Павлович, вы же сейчас ставите крест на своей карьере!
— А у меня ее никогда не было! Я жену из-за этого потерял. Красивую и умную! Теперь не хочу потерять вторую. А крест у меня и так есть, и я
— О! Я вовсе не ставлю вопрос о вашем увольнении! Вы очень ценный специалист… Левша двадцать первого века!
— Вопрос о своем увольнении ставлю я. Мне тут по ночам и поболтать теперь не с кем.
— Хорошо подумайте, — примирительно попросил Вадим Григорьевич.
— Хо-ро-шо подумаю, — по слогам разложил акцент на слово «хорошо» Кошкин.
— Вы до какого на больничном? — будто и не было предыдущего разговора.
— Да я по жизни больной, Вадим Григорьевич, — подмигнул Кошкин, как будто похвастался долгосрочным освобождением от уроков физкультуры в школе.
— Ну, вы, если надо, больничный пролонгируйте…
— Как? Пролонг… Чего? Есть же великий русский язык, Вадим Григорьевич! Это же так просто: продлите! Про-дли-те… Вы никогда не думали, что я могу сделать его бесконечным?
* * *
В аллее у подъезда своего дома Кошкин буквально напоролся на мощный кулак. И тут же услышал знакомый голос с наглой хрипотцой:
— Притормози!
Инженер от неожиданности оторопел и, прежде чем на его голову обрушился страшный удар, успел шевельнуть мыслью: до чего ж много подонков ныне развелось! Додумывать пришлось, падая, но та же тренированная рука быстро вернула Сергея Павловича в вертикальное положение, сдавив его горло воротом рубахи. Сокрушительная сила удара лишила Кошкина всякой воли к сопротивлению. Находясь в состоянии, которое боксеры называют «грогги», он одновременно слушал наседавший хриплый голос и судорожно пытался сообразить, каким образом он мог бы нанести хоть какие-то увечья своему неожиданному сопернику.
— Пульт! Врубаешься? Пульт. Чем быстрее, тем меньше мучений.
— Можно было и не махать кулаками, забирай… — Кошкин достал из кармана дистанционник с надписью “Toshiba”.
Верхотурцев ослабил хватку на вороте сорочки Сергея Павловича, и тот получил элементарную возможность дышать полной грудью.
— Вроде сходится, — прищурился на прибор Петр Матвеевич.
— Он родимый, — сплюнул кровавую пену инженер.
— Ежели что не так, я тебя из любой секретной лаборатории выну и пошинкую.
— Одно не понятно, на хрена попу гармонь?
Верхотурцев ни иронии, ни вопроса не понял. «Опять придется новый пульт к телевизору покупать», — раздраженно подумал Кошкин. Еше ему очень захотелось садануть своему мучителю коленом между ног, но, на всякий случай, Сергей Павлович сдержался. Разумнее было предполагать, что разогнувшись, господин Верхотурцев превратит скромного инженера в отбивную. Но хотелось очень…
Видимо, желание Кошкина было услышано. Некто, не уступающий габаритами Петру Матвеевичу, толкнул его со значительной силой в плечо, отчего тот временно оставил Кошкина в покое.