Время любить

Козлов Сергей Сергеевич

Яковлев на стрелку пришел один. Это Верхотурцев перепроверил несколько раз. Он приблизился к Вадиму Григорьевичу, когда тот уже собрался уходить из сквера, и, озираясь по сторонам, оторвался от скамейки. Верхотурцев неслышно вышел из кустов со спины и сразу предупредил:

— Сядь, лысый, и сиди тихо, не поворачивайся. Короче, я тут, типа, грибы собираю, а тебе до меня дела нет.

— Мне кажется, — спокойно заговорил Яковлев, — мы должны быть союзниками…

— Мои союзники сейчас показания дают, — зло оборвал Верхотурцев. — Ты бабки гони.

— Триста тысяч долларов, это не сумма, которая может фигурировать в таком деле, — с напускным безразличием продолжал Вадим Григорьевич. — Вы же утверждаете, что у вас есть пленка с записью

моего разговора с кавказцем. Там он упоминает значительно большие суммы.

Верхотурцев сверху вниз посмотрел на ненавистную, покрытую мелкими капельками пота лысину Яковлева. Допер, ведь, гад, что его на лоха берут.

— Пленки у меня нет, но фотографии — как в аптеке. Резкость, как на портретах Ленина.

— Ну и пусть они у вас будут. Кроме вас за этой беседой наблюдали офицеры ФСБ, курирующие наше предприятие.

— Так чего там у тебя за большие суммы? — Верхотурцев вынуждено ослабил хватку. Его козыри не играли.

Яковлев облегченно вздохнул. Везет ему на бандитов. Липнут, как мухи на дерьмо, да там и остаются.

— Я так понимаю, вы подручный господина Ермоленко?

— Подручный?!.. Заплечный! Да я из него в любой момент терпилу мог сделать! Команды не было.

— Ну, теперь это не столь важно. Александр Максимович хотел заполучить один прибор. Однако, как вы ее называете, Контора его опередила. Правда, не совсем. Сейчас, кстати, его проверяют у психиатра. Он считает, что охотился на машину времени.

— Псих, — определил Верхотурцев.

— Вот-вот. Но у одного человека действительно есть маленький пульт, за который любая иностранная разведка заплатит огромные деньги. Такие, какие не снятся даже мечтающим ограбить центральный банк. Хорошо бы его заполучить, а лучше всего, если вместе с пультом мы получим комбинацию цифр. Код. Наша с вами сделка проста. Вы приносите пульт и получаете миллион долларов.

— А не мало?

— Попробуйте продать дороже, но для этого надо знать кому, как и, в конце концов, что это такое. А спрятан этот пульт в обычную лентяйку от японского телевизора «Тошиба».

— Ну если ты мне тут вату по ушам катаешь…

— Не горячитесь. — Яковлев выдержал паузу. Затем достал из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок формата А4. — Так вот, сейчас я встану и уйду. Как вы и просили, не оборачиваясь. А на скамейке останется этот листок. Это ксерокопия из личного дела инженера, который завтра выписывается из больницы. Пульт у него. Добудете пульт, позвоните. Номер вы теперь знаете. Представитесь…

— Петром Модестовичем, — хмуро подсказал Верхотурцев, которому хотелось оставить себе хотя бы часть своего имени.

— Оригинально, — согласился Вадим Григорьевич. — Тут же в листке пятьсот долларов на возможные расходы.

— Ты, дядя, будто каждый день в такие игры играешь, — покачал головой собственной покладистости Верхотурцев. — Лихо ты мне тут наплел. Но помни, если за лоха меня держишь, я тебя с любой Лубянки достану.

— Знаю, что таких, как вы, лучше не обманывать, — очень серьезно согласился Вадим Григорьевич, подымаясь со скамейки.

Собой он был крайне доволен. В нем кипела своеобразная эйфория побед. Двух отморозков он поимел по полной программе за их деньги. Третий напрашивался сам. Фээсбэшники все же спросили про машину времени, но увидев выражение лица заместителя генерального конструктора, только поухмылялись. Мол, и сами понимаем, крышу сорвало у господина Ермоленко. Но чем он здесь интересовался? Ах, системой наведения ракет предупредительно залпа. Секретные разработки? А вы знаете, что данный фрукт еще в Чечне предал своих товарищей? Что вы говорите?..

Умер Марченко, а Кошкин проминал больничную койку. Карьерная лестница была свободна. Впереди никто не маячил, в спину никто не дышал. Фарт да и только! Но чистого фарта не бывает, головой думать надо. В том числе лысой!

* * *

Многие люди, покидая места, где им пришлось

перенести страдания, мучения, терпеть невзгоды, испытывают при этом не только радость, но и чувство непонятного им самим сожаления. Казалось бы, человек возвращается в привычный ему, по-своему комфортный, уютный мир, но нет, еще и еще раз оглядывается на узилище или больничную палату. Что-то еще осталось там, кроме печальных дней, кроме, собственно, времени? Приходилось слышать от ветеранов, побывавших в плену, в фашистских концлагерях, что возвращаясь туда через десятки лет, когда там были сооружены мемориалы, они ехали не только почтить память погибших товарищей, но и почувствовать еще раз то, что в обыденной жизни не уловить, не вырвать из суетливой вереницы мгновений. Но один из них сказал: «Это чувство очищения». Действительно, наверное, все просто: страдания очищают, перепахивают душу, и она становится благодатной почвой для Божьего Слова, а духу человеческому придают силу. И уходя из смрадных, пропитанных смертью бараков, они одновременно покидали место своего духовного восхождения. Ежедневное ожидание смерти и боль трансформировались здесь в любовь и сострадание. И это не парадокс, а освященный Голгофскими страданиями Спасителя путь. С той разницей, что у Него он был в одну сторону — в небо, в вечную жизнь.

Сергей Павлович все вышеизложенное не подумал, а едва уловил в проскользнувшей, как искра, мысли, когда спускался в фойе городской больницы.

Внизу его встречали Дорохов, Китаев и Варя. Мариловну опять не взяли, потому как экономили место в дороховском «жигуленке». На последнем пролете, увидев друзей и Варю, Кошкин остановился. Именно так он представлял себе эту встречу все последние дни. И не представлял даже, но точно угадывал. А сейчас настолько вдруг поражен совпадением, что показалось: когда-то это уже было. Именно так — в мельчайших подробностях: Данилыч и Толик широко улыбаются, а Варя стоит чуть в стороне и смущенно отводит глаза. Всё! Этот момент, как жирная точка на общем течении времени. От нее начинается новый отсчет. И почему говорят, как в воду глядел? Что можно увидеть в воде? Ведь нельзя войти в одну и ту же реку два раза. И даже с помощью дистанционного управления, что оттягивает карман Сергея Павловича тоже нельзя. Это он уже попробовал.

Вспомнилось, как однажды, во времена бесшабашной юности, остановился в пестрой толпе окруживших его цыганок, наперебой обещавших ему богатство и счастье. Они рвали его ладони на части, одновременно скользкими движениями оценивая его карманы, и каждая дополняла скорострельное предсказание предыдущей объемными, но размытыми подробностями и прицепным вагоном прилагательных и эпитетов. В итоге, Сергей Кошкин остался без последнего червонца и обеда, зато с чувством, что он полный болван. Червонец красным юрким флажком уплыл по рукам, цыганки галдели в стороне, обрабатывая следующую жертву, а он еще стоял, как завороженный (хотя предлог можно и отбросить), и пытался уразуметь, что же заставило его сознательно и так неотвратимо позволить себя одурачить. И подумалось вдруг, что десять рублей, если и не плата за счастливое будущее, то хотя бы за его обещание. Одна из цыганок вернулась к нему и заглянула в помутневшие от досады и раздумий глаза. Сверкнула золотым оскалом да адской искрой в темном зрачке: «Чего стоишь?! Не жалей деньги! Деньги — это тьфу!..» «Поэтому они вам нужнее», — не выходя из штопора, куда-то в небо ответил Кошкин. Цыганка вдруг нахмурилась, тряхнула седой пядью волос посередь лба, и жутковатым тоном прорицательницы определила: «А тебе зачем деньги? У тебя их никогда не будет. У тебя глаза для этого умные слишком. Ты вообще не отсюда, сам себя ищешь. Зачем ищешь? Я вчера мужчину видела, на тебя похож, совсем ты, только старее, с сединой уже, а с ним — молодая совсем. Вот он — правильно ищет. Женщину ищи…» — хитро зыркнула напоследок да исчезла в той же яркоюбочной толпе. Ну прямо «шерше ля фам»! И только сейчас, глядя на Варю, понял: цыганка видела его — Сергея Павловича Кошкина…