Время таяния снегов
Шрифт:
На историческом отделении учился бывший сплавщик Гоша Горюхин. Он экстерном сдал за среднюю школу и приехал в Ленинград с солдатским сидором, в котором было все его богатство — сапоги и том Белинского. Многое ему давалось с трудом, но он брал упорством и усидчивостью. Через год он владел английским и свободно читал специальную литературу.
Когда Ринтын входил в читальный зал университетской фундаментальной библиотеки, первым, кого он видел, был Гоша Горюхин. Он сидел всегда на одном и том же месте, у окна, склонив над книгой большую, с густыми светлыми волосами голову.
Другим приятелем Ринтына был Петр Кравченко, морской
Петя Кравченко умел внимательно слушать, а у Ринтына нередко появлялась потребность поговорить о Чукотке. Вдали от нее самые, казалось бы, пустяковые события приобретали важное значение и возникали в памяти в мельчайших подробностях. Правда, Петр выслушивал Ринтына не совсем бескорыстно: ему тоже требовался терпеливый слушатель:
— Тебе бы, Толя, обо всем этом написать в рассказе или в повести, говорил Петя. — Вот слушай, что я сочинил.
Петя усаживался поудобнее на своей аккуратно, по-солдатски заправленной кровати и принимался читать очередной рассказ. Сочинял Петя в основном о романтической морской любви. Девушки ожидали любимых на голых скалах, обрызганных пеной прибоя, а позади обязательно высились «пирамидальные» сопки. Моряки попадали в штормы, ураганы, циклоны, антициклоны, испытывали всякие лишения и морские ужасы. Петя пользовался густыми, неразведенными красками, и от этого его описания напоминали рыночные ковры с лебедями.
Ринтын изо всех сил старался, чтобы ему понравились рассказы друга, ловил каждое слово, и все же сочинения Петра Кравченко оставляли его равнодушным.
Кравченко это понимал, видел по выражению лица своего слушателя и, скрывая огорчение, произносил:
— Сыровато, конечно, но кое-что есть. Правда?
— Да, что-то есть, — с легким сердцем соглашался Ринтын, потому что там действительно было что-то.
Устные рассказы бывшего морского летчика были куда интереснее его писаний. На бумаге странным образом терялись живость, непосредственность, слова тихо умирали или едва дышали, несмотря на старания автора вдохнуть жизнь в рассказ громкостью и выразительностью чтения.
В вещах Кравченко отсутствовало нечто такое, что Ринтын не смог бы определить словами. Это неуловимое, но самое главное он почувствовал еще много лет назад, когда, научившись читать, жадно накинулся на книги, глотая все подряд.
Еще до того, как Ринтын пошел в школу, в его руки попали книги с картинками. Они и зажгли в душе жгучее желание узнать, как живут нарисованные на картинках люди. Ровные строчки букв, выстроившиеся аккуратными рядами на белом поле бумаги, таили разгадку скрытой в туманной дали жизни.
Первыми книгами для чтения служили учебники. Букварь не был таким содержательным, как учебник арифметики. Арифметические люди были деятельны: если они ходили на охоту, обязательно возвращались с добычей, занимались сбором грибов, ягод, рыболовством, но чаще торговали. При этом они отличались точностью и, главное, набирались сил к концу книги так, что их добыча и объем торговых операций вырастали до невероятных размеров. Это была интереснейшая книга!
Потом дядя Кмоль
Когда Ринтын учился в начальной школе, зимним тихим вечером он зашел погреться в школу. В эти часы занималась вторая смена — старшеклассники. Ринтын обошел все классы, заглядывая в каждую замочную скважину. В седьмом классе шел урок литературы. Василий Львович читал какой-то рассказ, и в классе стояла неправдоподобная тишина. Ринтын на цыпочках вошел и уселся. Ученики так внимательно слушали, будто перед ними был по меньшей мере сказочник Йок. Именно из его сказок Ринтын впервые услышал о злом Оленеводе, закупорившем в бочке свою жену. Кроме Йока, никто не мог так захватить внимание людей рассказами о волшебном посохе, из которого выскакивали великаны-помощники, о Вороне, вздумавшем устроить праздник кита в тесном пологе. В сказках Йока шумели леса, мчались кони, чукчи разводили и доили коров.
Василий Львович не рассказывал, а читал рассказ о глухонемом человеке по имени Герасим. Шел он на речку топить собаку. Сколько раз самому Ринтыну приходилось выбрасывать на снег новорожденных щенят: те, которые приползали обратно к матери, выживали, а замерзшие все равно бы не выжили или из них получились бы слабые, беспомощные в упряжке собаки.
Ринтын слушал. Простая история о глухонемом работнике незаметно захватила его, хотя в ней не было никаких чудесных превращений, кровавых битв и волшебных посохов. Что же было такое в рассказе? Почему он так брал за душу, что слезы закипали в глазах от жалости и сочувствия? Может, было это оттого, что незаметно для себя слушатель как бы становился самим Герасимом? Ринтыну так понравился рассказ, что он подошел к Василию Львовичу и попросил дать ему книгу домой. Он побежал к себе в ярангу через снежную улицу, прижимая к груди небольшую книжку в сером переплете.
В чоттагыне дядиной яранги пламя светильника металось от порывов ветра, врывавшихся в приоткрытую дверь, и по стенам, по моржовой крыше качались длинные тени. Читать здесь Ринтын не мог, все мешало ему. Собаки крутились рядом и обнюхивали книгу, то и дело с каким-нибудь вопросом обращался дядя Кмоль, сновала взад-вперед тетя, а Ринтыну хотелось остаться с книжкой один на один.
На припае, против замерзшего водопада, торчали обломки айсбергов с ледяными пещерами, выточенными теплыми водами. Одну из таких пещер облюбовали для своих игр ребята. При зажженной свече, воткнутой в лед, при сказочном свете ребята рассказывали друг другу интересные истории, услышанные от взрослых или от сказочника Йока.
В этом ледяном гроте Ринтын впервые прочитал книгу Горького "Детство".
Он читал чуть ли не весь день, пока не сжег все припасенные огарки свеч. Тогда он вернулся в чоттагын и продолжил чтение при желтом свете колеблющегося пламени жирника. Пришел с охоты дядя Кмоль и удивился:
— Ты еще не спишь? Что же это за книга, раз ты ее даже в холодном чоттагыне читаешь? Опять, наверное, про какого-нибудь конника без головы?
— Нет, дядя, — ответил Ринтын, — здесь описана жизнь Горького.