Время таяния снегов
Шрифт:
— Впервые? — спросила женщина.
— Впервые, — коротко, сдерживая себя, ответил Ринтын.
— Заполните бланки, подайте заявление.
В соседней комнате, похожей на зал ожидания вокзала на станции Вруда, стоял круглый фанерный стол, на нем черная пластмассовая чернильница и тонкая ручка с пером № 86. Ринтын и Маша сели друг против друга и аккуратно заполнили все графы заявления.
Женщина с серьгами бегло просмотрела их и сказала:
— Все. Можете идти.
— Как? — удивился Ринтын. — И все? Мы теперь муж и жена?
— Ишь какой прыткий! — женщина усмехнулась. — Вам дается неделя на размышления. Если за это время не передумаете — можете приходить и тогда получите свидетельство о браке.
Ринтын и Маша вышли из загса.
— Все равно мы теперь муж и жена. Правда, Маша?
— Правда, Толя, — ответила Маша и вдруг заплакала.
Ринтын обнял ее, и что-то у него дрогнуло в сердце.
— Не надо плакать. Все будет хорошо. Спасибо тебе большое, что ты мне доверилась. Пусть у нас ничего нет, но мы с тобой вместе на всю жизнь — это самое главное. На пустом месте легче строить. Что я говорю? Не легче, а в том смысле, что простора много и нам принадлежит все будущее. Завтра у нас будет только первый день. Разве плохо?
— Прекрасно, Толя, — ответила Маша.
— Пусть первый день от зари до зари будет тебе свадебным подарком, пышно и шутливо сказал Ринтын.
— Спасибо, — серьезно ответила Маша.
22
Комнатка Маши представляла собой закуток в огромном недостроенном доме, отгороженный неоструганными досками, оклеенными синей чертежной бумагой с выцветшими линиями каких-то проектов.
В углу стояла небольшая железная печка. К ней сразу же устремился Кайон и принялся разжигать.
Маша, растерянная и расстроенная, пыталась собрать кое-какую посуду на стол, побежала через двор к знакомым девушкам-штукатурам и принесла два стакана и три вилки с погнутыми зубцами.
Ребята старались развеселить жениха и невесту, громко разговаривали, вспоминали студенческие проказы давних, еще улакских лет, но за всем этим не могли скрыть некоторой озабоченности и удивления неожиданной женитьбой друга. Кайон временами устремлял на Ринтына выжидающий взгляд, будто надеялся, что тот вдруг встанет и скажет: "Друзья, вы меня простите, но я просто пошутил". И тогда вернется прежнее, и Ринтын снова станет просто товарищем, просто земляком, а не женатым человеком.
Чувствовалось, что в комнатке живет девушка. Кровать была аккуратно покрыта белым покрывалом, колченогий, грубо сколоченный стол замаскирован белой клеенкой. Даже стул, обляпанный краской, видно, хотели дочиста отмыть, потому что краска была поцарапана, так усердно ее терли.
Маша ходила по комнате, ставила на стол закуску и вздыхала. Кайон утешал ее:
— Все очень хорошо.
— Все же не так, как надо бы. Хотя бы чуточку подготовились…продолжала сокрушаться Маша.
— Может быть, именно так и должно быть, — возразил Кайон. — Два стакана, две тарелки — наверное, с этого и начинают все?
— Не огорчайтесь, — сказал Саша Гольцев. — Когда ко мне в стойбище приехала жена, у меня даже такой комнаты не было. Жил в классе. Спал на партах. Хорошо, что это были обычные столы, сколоченные из консервных ящиков. Ох и намучились мы! Не то что там тарелок, ложек не было! Пришлось мне самому вырезать из дерева. Кривые получились, но вместительные, суп из оленины отлично черпали.
Кайон подкладывал дрова в печку, железо раскалилось. После выпитого вина стало даже жарко. Ринтын смотрел на Машу, и в душе у него поднималась волна нежности. Она теперь всегда будет с ним, всю жизнь. Никто не знает, что их ждет завтра. Но надо ли обязательно так планировать свою жизнь, чтобы полностью исключить из нее неожиданности, открытия и удивления? По новой дороге идти всегда заманчивее, чем по той, которая тебе известна до последней кочки… Пусть он еще мало знает Машу. Может быть, это даже хорошо, что у нее есть тайны, которые Ринтыну еще надо открывать. Когда все ясно, понятно, верно — это даже неинтересно.
Глубокой ночью Ринтын проснулся от холода. Печка давно потухла, в комнату под покровом темноты вползла стужа, встала в углах мерцающими пятнами инея, растеклась по полу и холодным дыханием разбудила Ринтына. В комнате была такая же стужа, как в утреннем пологе, когда погаснет жирник и ночной ветер выдует все тепло, и все же… Какой бы плохой ни была комната, она все ж лучше самой прекрасной яранги! Семейная комната. Отдельная. Рядом лежит жена… Жена… Самый близкий теперь на свете человек… Ринтын осторожно, чтобы не разбудить Машу, слез с кровати и подошел к печке. Он долго сидел перед раскрытой дверцей, смотрел на холодный пепел и думал о том, что вот он сегодня с утра уже другой человек…
Ринтын с трудом разжег печку, и от раскаленной стенки потянуло теплом. Носки примерзли к полу в лужице, натекшей со стены. Ринтын еле отодрал их и посушил перед открытой дверкой печки.
Услышав скрип кровати, он оглянулся. Маша закрылась одеялом до подбородка. Она наблюдала за Ринтыном, и легкая улыбка играла на ее губах. Она была не совсем такая, как вчера вечером. Все как будто бы было прежнее, а она казалась иной. Может быть, оттого, что Ринтын никогда не видел ее в постели, или первая ночь что-то прибавила ей…
— Я хочу ее съесть, — сказал Ринтын, садясь на краешек жесткой кровати.
— Есть хочешь? — не поняла Маша.
— Я хочу съесть твою улыбку, — пробормотал Ринтын. Ну почему все нежные слова выглядят такими чужими и беспомощными? Сказать "любимая, дорогая" для Ринтына было все равно что декламировать чужие стихотворения и выдавать их за свои.
У Маши удивленно приподнялись брови, но Ринтын, не давая ей прийти в себя, поцеловал ее в уголки губ.
— А знаешь, Маша, я тебя очень люблю, — сказал Ринтын.
— Ну вот наконец-то! — засмеялась Маша. — Признался в любви после женитьбы!
— А мне почему-то казалось, что эти слова я тебе давно сказал, смущенно произнес Ринтын. — Ты меня прости. — Он направился к печке, чтобы подложить дров, и зацепил ногой стул.
— Тише, Толя, — Маша приложила палец к губам. — Тебе надо быть здесь осторожным.
— Тесновато, — оправдывался Ринтын и спросил: — Кто-нибудь живет по соседству?
— Нет, — Маша высвободила руку из-под одеяла. — Иди-ка сюда. Я тебя хочу предупредить… Эту комнату мне дали незаконно. Дом недостроенный. Когда я сюда переселялась, меня предупредили, чтобы сюда не ходили посторонние.