Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон
Шрифт:
Итак, следует быть осторожными, когда сам философ говорит о метафорах в своем учении: это, как мы видим, лишь неявно допущенный смысловой сдвиг. Как и в случае с символами, Бергсон, говоря о метафорах в связи с понятиями, элиминирует образную сторону метафоры, и в поле его зрения остается лишь способ возникновения и употребления метафор. Когда же его рассуждения касаются жизненного порыва или длительности, он причисляет их к метафорам лишь постольку, поскольку в это время отвлекается от механизма формирования и функционирования метафор и концентрируется на образной их сущности. Но не будем забывать, что «метафора никогда не заходит очень далеко, подобно тому как кривая лишь ненадолго сливается с касательной» [707] : так далеко, чтобы выявить и преподнести нашему сознанию истину о реальности. Если мы признаем метафоричность образа, то мы тем самым признаем и меру относительности соответствия образа и описываемого с помощью этого образа знания. Будем же доверять поэтому методу внушения.
707
Бергсон А. Творческая эволюция. С. 215.
Естественно, впрочем, что признать внушение достойным методом трансляции философского учения – значит вызвать бурю негодования у сторонников точного выражения своих мыслей. Нападки на этот пункт бергсоновского учения (как и на другие) начались еще при жизни философа. Достаточно вспомнить, как при обсуждении бергсоновской концепции, представленной в «Материи и памяти», обсуждении, которое состоялось на заседании Французского философского общества 2 мая 1901 года, Г. Бело, главный противник Бергсона, едко выступил против суггестивного способа трансляции мыслей [708] .
708
«В области психологии можно всегда, путем привлекательного и яркого описания, создать целиком способ чувствования, который хотят оправдать, или субъективные представления, которые нужно было найти. И мы знаем, как умеет г-н Бергсон заставить нас видеть то, что он видит сам, и привести нас к его мысли путем внушения, между тем как, лишь только мы смогли нарушить очарованье, мы хотим видеть, чтобы мысль эта была представлена нам в доказательствах. Мы можем с полным правом, во имя научной критики, не доверять интуиции, которая вместо того, чтобы быть проверкой доктрины, ее контролем, рискует быть ее продуктом» (Бергсон А. Психо-физический параллелизм и позитивная метафизика. С. 56–57).
A, например, Феликс Ле Дантек, известный биолог и философ, в работе «Против метафизики» (1912) [709] весьма некорректно высказывался о прельстительном виде, который Бергсон умеет придать не заслуживающим внимания идеям, и о воздействии этой заманчивой словесной «обертки» на сознание читателя.
Глава VI второй части книги Ле Дантека «Познание и сознание», посвященная полемике автора с Бергсоном, носит красноречивое название: «Язык измерения и язык метафизики» [710] . Если почитатели Бергсона искренне восхищались его стилем, то Ле Дантек иронизирует, называя Бергсона «несравненным художником слова» [711] и приводя один из панегириков стилю Бергсона, принадлежащий Гастону Ражо [712] . Сетуя на полное непонимание того языка, на котором говорит с читателями «знаменитый профессор College de France», Ле Дантек уверяет, что вся причина воздействия идей Бергсона кроется в умении «изобразить в чрезвычайно соблазнительной форме такие теории, которые в своем не подрумяненном виде ужаснули бы читателя» [713] . Бергсоновские «опоэтизированные», «звучные фразы» уподобляются «посредственным конфектам», завернутым «в изящную бумажку» и продаваемым «по весьма повышенной цене» [714] .
709
Le Dantec F. Contre la metaphysique: questions de methode / Felix Le Dantec. Paris: F. Alcan, 1912. 255 p.
710
См.: Ле Дантек Ф. Познание и сознание. Философия XX века / Феликс Ле Дантек; пер. с франц.
B. А. Базарова. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. (Из наследия мировой философской мысли: теория познания). С. 156–181.
711
См.: Ле Дантек Ф. Познание и сознание. Философия XX века / Феликс Ле Дантек; пер. с франц.
B. А. Базарова. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. (Из наследия мировой философской мысли: теория познания). С. 160.
712
См.: Ле Дантек Ф. Познание и сознание. Философия XX века / Феликс Ле Дантек; пер. с франц.
B. А. Базарова. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. (Из наследия мировой философской мысли: теория познания). С. 173–174; см. также: Ражо Г. Ученые и философия. С. 218–219.
713
Ле Дантек Ф. Познание и сознание. С. 160; см. также весьма ядовитые пассажи на с. 156, 158, 166–168, 171, 174, 179, 181.
714
Ле Дантек Ф. Познание и сознание. С. 160.
Но нельзя не отметить, что проблема «непонимания» языка Бергсона гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Собственно говоря, в центре внимания Ле Дантека находится вовсе не стиль выражения, как можно было бы подумать, а способ описания реальности и метод ее исследования (сам автор «Познания и сознания» и переходит от проблем стиля к проблемам метода [715] ). А значит, Ле Дантека интересует язык описания реальности, а не язык коммуникации. Вот почему «язык измерения» сопоставляется с «языком метафизики». Стиль же изложения (принадлежит ли он Бергсону или самому Ле Дантеку) является лишь следствием выбранного языка описания реальности и метода ее познания. Если идти еще дальше, то приходится констатировать, что любой метод познания связан с определенным типом мышления, и спор Ле Дантека с Бергсоном в конечном счете обусловлен различием их типов мышления. Естественно, у Ле Дантека, вдохновлявшегося идеями Огюста Конта и отрицавшего сущностное различие между живой и неживой природой, вряд ли вызвали симпатию такие бергсоновские утверждения: «..мысль есть также нечто живое. И язык, который выражает мысль, должен бы быть таким же живым, как и сама мысль» [716] . Данную фразу, которая немного выше цитировалась в ином контексте, предстоит вспомнить еще один раз: в Postscriptum’e (последняя глава данной книги), она вынесена в эпиграф.
715
Ле Дантек Ф. Познание и сознание. С. 171–172.
716
Бергсон А. Смех. С. 65; курсив мой. – Е. Р.
Не более лестные отзывы можно найти и гораздо позже, например в книгах В. Асмуса и К. Свасьяна. Однако оба автора верно замечают, что в названном пункте философия Бергсона сближается с искусством. Внушение в качестве способа трансляции интуиции о мире, как и возведение на пьедестал образа [717] , представляется одним из наиболее существенных пунктов в новой методологии Бергсона. Данные особенности методологии подводят нас вплотную к проблеме соотношения бергсоновской концепции с искусством, коль скоро именно в этой области человеческого духа образ играет главную роль, а внушение образа предстает одним из важнейших средств общения с воспринимающим сознанием. Именно искусство апеллирует к творческим способностям человека и будит другой способ познания, несоизмеримый с рациональным абстрагированием. И. Блауберг так решает означенную проблему методологии Бергсона [718] : «С самого начала он столкнулся со сложной задачей: как передать в философских понятиях то, что в какой-то мере доступно иным, художественным, образным средствам описания внутренней реальности? Как перенести в философию то, что возможно в литературе, в музыке, в живописи? Две последние вообще обходятся без слов, однако передать или внушить что-то могут порой с гораздо большей силой и более убедительно. Но строить философию как точную и достоверную науку и одновременно сближать ее с искусством – задача, наверно, не только сложная, но и невыполнимая, хотя Бергсон и попытался справиться с ней» [719] .
717
Ведь в новых качественных образах-понятиях данный компонент явно преобладает.
718
По мнению Блауберг, бергсоновский новый метод противоречит научной строгости, определенности и точности, поскольку, как уже приходилось убедиться, бергсоновские образы и новые, созданные им понятия не обладают закрепленным значением. Скорее, они формируют поле множественных смыслов. Блауберг считает подобный способ выражения неуместным там, где в силу вступают критерии научности, то есть исследователь солидаризируется в данном случае с противниками Бергсона.
719
Блауберг И. И. Анри Бергсон. С. 107.
Но ведь мы знаем, что сам философ вовсе не собирался помещать свою метафизику на место позитивной науки, четко разграничивая их сферы: а значит, и весь понятийный аппарат последней он и не думал заменять новыми образами-понятиями. Убеждает тезис И. Вдовиной о том, что «основные понятия философии Бергсона насыщены эстетическим содержанием, а теория эстетического демонстрирует применимость философско-методологических принципов своего автора к истолкованию искусства» [720] . И коль скоро Бергсон всегда отдавал науку в ведение интеллекта, оперирующего логическим, понятийным мышлением, и столь же безоговорочно – метафизику в ведение интуиции, обусловливающей образное мышление, – не подводит ли философ тем самым нас к проблеме гносеологических возможностей искусства и роли последнего в познании вообще и в интуитивном постижении реальности в частности?
720
Вдовина И. С. Примечания // Французская философия и эстетика XX века / науч. ред., авт. примеч. И. С. Вдовиной, пер. И. Гольденберга, свер. М.: Искусство, 1995. Вып. 1. С. 253; курсив мой. – Е. Р. См. также: Пивоев В. М., Шрёдер С. А. Бергсон и проблемы методологии гуманитарного знания / Василий Михайлович Пивоев, Стивен Шрёдер. Петрозаводск: Изд-во Петр ГУ, 2008. С. 4.
И не может ли образ философского учения, аккумулирующий первичную интуицию этого учения в нашем представлении, быть сродни образу искусства того или иного мастера, – образу, возникающему в нашем сознании в виде суммарного впечатления от творчества определенного художника? И, наконец: не дает ли учение Бергсона права отождествить этот образ искусства с образом первичной философской интуиции по выполняемой им функции? Иными словами, при положительном ответе на последний вопрос мы можем говорить об особой первичной интуиции и в сфере искусства. В данном случае вполне правомерна ситуация совпадения двух указанных выше образов (образа философского учения и образа конкретного художественного мира) – и даже совпадения двух интуиций, к которым апеллируют эти образы [721] .
721
Речь здесь идет, разумеется, не об образном мире художника, а – еще раз подчеркну – о том целостном представлении, которое оставляет по себе творчество мастера.
Предлагаю теперь читателю обобщить содержание изложенных выше рассуждений. Можно сделать следующие выводы:
• Интуитивный метод Бергсона, как показал Ж. Делёз, – строгий и точный метод, отличающийся не меньшей ясностью, чем методы «позитивных наук». Специфика бергсоновского метода в том, что он применяется для познания, прежде всего сферы духа (духовной реальности). А значит, этот метод может быть использован в сфере «наук о духе» (по Дильтею), иначе говоря, в сфере гуманитарного знания, в частности искусствознания. Критерием такого применения служит тезис Бергсона о том, что интуиция действует в области человеческого духа и, следовательно, с ее помощью правомерно освещать прежде всего разные проявления духа. Интуитивный метод, стало быть, можно успешно использовать как метод контакта с художественным произведением и познания его.
• Мы вправе, ссылаясь на «логику ретроспекции», выявлять в учении Бергсона те аспекты, которые нас интересуют, и применять его метод для исследования тех областей человеческой деятельности, для которых сам Бергсон свой метод не предназначал. При этом мы не искажаем учение философа, а, напротив, проникаем в первичную философскую интуицию, которая предстает для нас в виде выявленного «главного», что есть в бергсоновской флософии, как мы понимаем это главное (иными словами, интерпретация неизбежна).
• Однако интуиция должна быть передана не напрямую, а опосредованно. Для трансляции первичной, исходной интуиции (философской или, как теперь можно добавить, художественной) Бергсон применяет особые образы-посредники, которые, облекаясь в словесную оболочку, обретают статус качественных образов-понятий (так как вербализация привносит понятийный аспект). Можно сказать, что образы-посредники, созданные творческой мыслью самого Бергсона, предстают также в аспекте качественных понятий, «сшитых по мерке» конкретных явлений реальности. Полученные качественные понятия-образы двуплановы. Поскольку это образы, они апеллируют к нашему воображению; поскольку же это понятия, они так или иначе будят нашу рациональную способность и способствуют достижению точности в нашем описании исследуемых предметов. Качественные образы-понятия не включены в бинарные оппозиции, так как не имеют онтологически равной противоположности (это относится и к многим прежним категориям: пространство, например, не имеет того же онтологического статуса в концепции Бергсона, что и длительность).