Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон, Ровенко Елена

Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон

на обложку

Ровенко Елена

Шрифт:

Действительно, рассмотренные качественные понятия-образы (представления) несовместимы с привычным движением мысли. Не побоюсь даже сказать, что, соединив образы-посредники, возникающие как следствие интуитивного постижения того или иного предмета, с понятиями, представляющими собой следствие рационального осмысления реальности, Бергсон синтезировал новые средства получения и выражения знания о мире, средства, несущие в себе нечто и от интуиции, и от интеллекта.

Речь не идет о синтезе понятий и образов как предзаданных и замкнутых в себе элементов. «Там, где элементы предсуществуют, потенциально есть уже и их синтез как одна из допустимых комбинаций этих элементов… Мы, напротив, считаем, что в области жизни элементы не имеют реального и раздельного существования» [631] , – говорит Бергсон, замечая, что нельзя ставить знак равенства между синтезом и подлинным творчеством. Однако если мы выращиваем новое понятие на почве образного представления нашего знания о мире, разве не будет такой синтез, достигнутый в процессе возникновения понятия, качественным? В текстах самого философа встречаются другие, по сравнению с приведенным, представления о синтезе. Например, в эссе «Философия Клода Бернара» читаем: «Обобщать не значит использовать, с целью какого-то сжатого изложения, уже собранные, записанные факты: синтез есть нечто совершенно иное. Это не столько особая операция, сколько некая сила мышления, способность проникать внутрь факта, который мы считаем значимым и дающим объяснение неопределенно большому числу фактов. Словом, синтетический ум есть не что иное, как более высокая степень развития аналитического ума» [632] . См. также интересные замечания Бергсона о длительности как синтезе множественности и единства [633] .

631

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 62.

632

Бергсон А. Философия Клода Бернара. С. 182.

633

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 30.

Итогом стал качественно новый онтологический и гносеологический уровень интуиции и интеллекта как полноправных функций мышления. Интуиция действительно стала интеллектуальной [634] , в то время как интеллект приобрел новые черты. Именно к интуиции, пусть и в виде первородной дымки, «мы должны будем отправляться за указаниями, чтобы расширить интеллектуальную форму нашей мысли; там почерпнем мы необходимый порыв, который сможет поднять нас над самими собой» [635] . Такое обращение к интуиции абсолютно непреложно, поскольку «наука не заключается в процессе правильного вдвигания понятий, предназначенных к тому, чтобы с точностью входить друг в друга» [636] . Ясно, что если интеллект черпает из интуиции порыв к преодолению своих рамок, то он сам приобретает творческий характер.

634

«Тем вкладом, какой интуиция внесет в решение… проблем, сама же она и воспользуется. Каждая из них, будучи интеллектуальной, передаст ей частицу своей интеллектуальности. Приобщившись таким образом к интеллекту, интуиция сможет вновь обратиться к проблемам, которые послужили ей, после того как она послужила им; она еще лучше рассеет окружавшую их тьму, отчего и сама станет более ясной» (Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 103–104).

635

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 79; курсив мой. – Е. Р. «Интеллект остается лучезарным ядром, вокруг которого инстинкт, даже очищенный и расширенный до состояния интуиции, образует только неясную туманность. Но… интуиция поможет нам понять, чего недостает здесь в данных интеллекта, и предугадать способ их пополнения» (Там же. С. 185).

636

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 45.

Более того, Бергсон говорит не просто об интеллекте (как определенной способности познания), но о разуме. Дело в том, что разум в текстах Бергсона предстает отнюдь не Кантовым высшим типом мыслительной деятельности, отправляющимся на поиск безусловных оснований познания; напротив, разум у Бергсона зачастую выступает как синоним интеллекта (и в широком, и в узком смысле слова) [637] . Во всяком случае, Бергсон низводит разум с гносеологических высот ради того, чтобы преобразовать его в том же духе, как и интеллект. Именно разум (l’esprit) должен «сделать над собою усилие», «изменить в обратном направлении обычный процесс мышления», «беспрерывно переплавлять все свои категории» [638] . Этот творческий характер был передан разуму интуицией; Бергсон, следовательно, осуществил свое намерение, о котором уже вскользь говорилось: «развить разум при помощи интуиции» («approfondir intuitivement l’esprit») [639] . Таково глобальное следствие переворота в мышлении.

637

Интеллект Бергсон трактует также довольно широко: как уже указывалось, это и способность мышления в целом, и функция мышления, и особый его тип.

638

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 36. Если же не прилагать усилия, то разум останется на прежнем уровне, его творческие возможности не раскроются. Именно такой разум Бергсон имеет в виду, сожалея, что «…интуиция длительности, когда ее подставляют под лучи разума, точно так же очень скоро сгущается в застывшие, раздельные, неподвижные понятия» (Там же. С. 40).

639

Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 132; Bergson Н. Introduction (deuxi`eme partie). P. 48.

Именно одухотворенный, преображенный разум, приходящий к «текучим понятиям» [640] , которые следуют всем изгибам реальности, М. Мерло-Понти считает залогом формирования новой рациональности. По мысли Мерло-Понти, в текстах Бергсона «рациональность, универсальность обоснованы по-новому – не с помощью божественной догматической науки, а опираясь на преднаучную очевидность, на единственно возможный мир, на разум, существующий до разума, разум, вплетенный в наше существование, в наше взаимодействие с миром и другими людьми» [641] .

640

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 36.

641

Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума / Морис Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки / Морис Мерло-Понти; пер. с франц., примеч. и послесл. И. С. Вдовиной. М.: Искусство, 2001. (История эстетики в памятниках и документах). С. 225; курсив мой. – Е. Р.

Мерло-Понти противопоставляет Бергсона Альберту Эйнштейну. По мнению знаменитого феноменолога, Бергсон пошел в правильном, но невозможном для классической рациональности направлении, показав необходимость для разума признать «существование по ту и по сю сторону психоматематического образа мира – философского видения мира, который является миром существующих людей» [642] . Указанная необходимость обусловлена обреченностью классического разума на парадоксальные онтологические выводы, доводящие разум до самоотрицания; именно в этом смысле Бергсон «опережал Эйнштейна с его классицизмом» [643] . Между взглядами Бергсона и Мерло-Понти возникают отчетливые параллели: Мерло-Понти говорит о «физическом разуме», «перегруженном парадоксами» [644] , а Бергсон рассматривает различные «иллюзии, в которые впадает человеческий разум, как только он начинает отвлеченно рассуждать о реальности вообще» [645] , – иными словами, перестает замечать реальность во всем ее конкретном многообразии. Задача философии, по Бергсону, состоит в том, чтобы «пойти против естественных склонностей интеллекта» [646] .

642

643

644

645

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 38.

646

Бергсон А. Творческая эволюция. С. 63.

Восхищение Мерло-Понти вызывает тот факт, что вместо «классического» или «физического разума» [647] , апеллирующего к категориально обобщающему умозрению и тотально-детерминистическому взгляду на мир, нам предстает «жизненный разум», стремящийся «к своего рода метафизической, или абсолютной, истине» [648] . Надо заметить, что Мерло-Понти понимает новую рациональность как следствие признания философской и научной состоятельности видения мира, в котором укоренено бытие человека (а не бытие умственных конструкций). «Если бы мы только согласились отыскать конкретный мир наших восприятий со всеми их горизонтами и внедрить в него физические построения, то и физика смогла бы свободно развивать свои парадоксальные предположения, закрывая путь безрассудству» [649] . Естественно, феноменолог говорит здесь о том типе рациональности, который характеризуется в литературе как «разумный» [650] .

647

Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума. С. 221, 226; курсив мой. – Е. Р.

648

Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума. С. 226; курсив мой. – Е. Р. Имея в виду классическую науку, Мерло-Понти разводит два вида рациональности: «наряду с разумом физика признается существование и другого разума» (Там же). Однако «…сила разума связана с возрождением философского духа, что, безусловно, подкрепляет научную картину мира, отводя ей надлежащее место в мире человеческом» (Там же).

649

Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума. С. 225.

650

«Рассудочная рациональность оценивается по определенным (и достаточно жестким) критериям (законы логики и математики, правила и образцы действия, каузальные схемы объяснения, принципы систематики, фундаментальные научные законы и др.). Разумная рациональность – это способность оценки и отбора критериев, их обсуждения и критики, она необходимо связана с интеллектуальной интуицией, творческим воображением, конструированием и т. д. Разумная рациональность выступает как основание критической рефлексии над рассудочной рациональностью» (Порус В. Н. Рациональность / В. Н. Порус // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН, Нац. общ. – научн. фонд; Научно-ред. совет: предс. В. С. Степин, заместители предс: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. Т. 3 / науч. ред. М. С. Ковалева, Е. И. Лакирева, Л. В. Литвинова, М. М. Новосёлов, A. П. Поляков, Ю. Н. Попов, А. К. Рябов, В. М. Смолкин. М.: Мысль, 2010. С. 425). Понятно, что разграничение двух типов рациональности восходит к кантовому (а от Канта – к средневековому) разведению рассудка и разума. «… для описания рациональности „выбирают“ те ее свойства, которые полагаются существенными. В зависимости от этого выбора, имеющего исторически и культурно обусловленный характер, „рациональность“ предстает в различных формах. Отсюда – возможность исторической типологии рациональности (античная, средневековая рациональность, научная рациональность Нового времени, „неклассическая“ рациональность науки 1-й пол. 20 в. и т. д.), – замечает B. Н. Порус. – <…> …„рациональность“ есть особый конструкт, не имеющий универсально-объективного референта, но выполняющий методологическую роль, содержание которой определено той или иной моделью рациональности» (Там же. С. 425–426).

По свидетельству Джеймса, только Бергсон в принципе отвергает «теоретический авторитет» «интеллектуалистической логики»: «только он утверждает, что одна логика понятий не может сказать нам, что невозможно и что возможно в мире бытия или фактов», только он отнимает у логики «господство над полнотою жизни…» [651] . Действительно, если сам Бергсон говорит о том, что никакая из привычных и общепринятых категорий разума не может охватить жизнь во всей ее целостности, то, преодолевая инерцию категориального мышления, разве не придем мы к новой рациональности, не «рассудочной», а «разумной», но «разумной» именно благодаря преображенному, творческому разуму? Вот суждение Шарля Пеги, высказанное спустя семь лет после выхода «Творческой эволюции»: «Бергсонизм никогда не был ни иррационализмом, ни антирационализмом. Он был новым рационализмом» [652] .

651

Джемс У. Вселенная с плюралистической точки зрения. С. 133. Джеймс не забывает добавить, что Бергсон не отказывает логике во власти в определенных гносеологических пределах.

652

Цит. по: Блауберг И. И. Анри Бергсон. С. 458. См.: Peguy Ch. Note sur M. Bergson et la philosophie bergsonienne / Charles Peguy. Paris: Emile-Paul fr`eres, editeurs, 1914. P. 49.

Определяя особенности своего метода, философ замечает: «Рассуждать об абстрактных идеях легко… Развить разум при помощи интуиции – занятие, возможно, более трудоемкое… <…> Куда мы придем? Никто этого не знает. Никто даже не скажет, к какой науке будут отнесены новые проблемы. Это может быть наука, совершенно неизвестная нам. Скажу больше: недостаточно будет познакомиться с ней, даже глубоко ее изучить; придется реформировать какие-то ее подходы, навыки, теории, применяясь именно к тем фактам и доводам, которые повлекли за собой новые вопросы» [653] . И философ признает, что, возможно, для приобщения к незнакомой науке и реформирования ее, скорее всего, не хватит жизни, и «много жизней завершится» [654] , прежде чем новый метод даст ощутимые результаты. Здесь Бергсон вновь апеллирует к историческому процессу, но не в аспекте прошлого, где властвует логика ретроспекции, а в аспекте будущего, где та же логика проявится уже по отношению к учению самого Бергсона и приведет, быть может, к совершенно непредвидимому итогу.

653

Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 132.

654

Бергсон А. Введение. Часть вторая. С. 132.

§ 9. Дробление интуиции в понятиях

Новый метод мышления, разработанный Бергсоном, можно продемонстрировать на примере способов выражения первичной интуиции. Здесь по нисходящей представлены образы (качественные образы-понятия); старые, но переосмысленные понятия (категории); слова, служащие формой воплощения предыдущих смысловых компонентов.

Первичная интуиция [655] дает нам предмет нашего постижения «в оригинале». Качественные образы-понятия, порожденные этой интуицией, приближаются к ней асимптотически, почти выражая и никогда не выражая ее целиком, – а значит, предлагая лишь перевод с оригинала, пусть и, скажем метафорически, подстрочный [656] . Тогда старые, привычные понятия дают лишь «перевод с перевода», коль скоро являются переводом с языка образов.

655

Как и другие виды интуиции.

656

«Но и образы не в состоянии в совершенстве передать непрерывность реального. Они, однако, имеют большое преимущество над понятиями, так как они будят нашу силу воображения и легче, чем понятия, нас приводят в состояние напряженности, необходимое для интуиции. Понятия направлены на всеобщее. Они не оглядываются назад, на их источник, т. е. на интуицию, между тем образы обращают наше внимание на индивидуальное, частное» (Штенберген А. Интуитивная философия Анри Бергсона. С. 46–47; См. также: Бергсон А. Введение в метафизику. С. 46).

Но если иногда достаточно одного образа-посредника [657] , соответствующего интуиции, то нет такого единственного понятия, которое связывалось бы исключительно с данным образом: ведь суть понятия в том, что оно, «абстрагируя, вместе с тем и обобщает» и «символизирует специальное свойство не иначе, как делая его общим для бесконечности вещей» [658] . А значит, нам нужно множество понятий, которые «делят конкретное единство предмета на соответственное число символических выражений» [659] . Но понятия, слитые воедино с облекающей их вербальной оболочкой, не могут, в отличие от образов, поместиться вне речи. Они сами и их отношения должны быть описаны и представлены в языковых формах. Чтобы все же добиться отчетливости смыслового поля, охватываемого понятием, и, напротив, сделать каждое из понятий более гибким, мы обращаемся к словам. И вот уже каждое единичное понятие развертывается вереницей слов и фраз. И как образ охватывается с различных сторон совокупностью прежних понятий, так и понятие, в свою очередь, рассыпается совокупностью слов: говоря языком Бергсона, «крупинки превращаются в порошок» [660] . По мысли философа, «подобно тому как импульс, сообщенный эмбриональной жизни, вызывает процесс деления первичной клетки, приводящий к образованию завершенного организма, так и движение, отличающее любой акт мысли, вынуждает эту мысль в процессе возрастающего дробления последовательно охватывать все новые сферы духа, вплоть до речи» [661] . Описанный процесс мышления можно представить следующим образом. (Рисунок 1).

657

Разумеется, образов-посредников может быть несколько. Вспомним, что в связи с учением Беркли Бергсону рисовались в воображении два совершенно равноправных образа. Однако таких образов не может быть слишком много: ведь каждый из них призван предельно соответствовать уникальной, единственной первичной интуиции.

658

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 11; курсив мой. – Е. Р.

659

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 12; курсив мой. – Е. Р.

660

Бергсон А. Введение в метафизику. С. 32.

661

Бергсон А. Философская интуиция. С. 174.