Все, что мне нужно

Гудмэн Джо

Софи немедленно поднялась с кушетки.

– Если ты действительно принес его сюда, то он должен находиться в доме.
– Она выскользнула из гостиной и поспешила к лестнице. Ист шел следом. На пороге спальни она остановилась.
– Подожди-ка минутку. Мы должны повторить все в точности так, как в ту ночь, после бала у посла.
– И не дождавшись согласия Иста, впорхнула в комнату и закрыла за собой дверь.

Тяжко вздохнув, Ист согнул одну руку, как будто держал под мышкой стопку книг. Другой рукой он взялся за дверную ручку и слегка повернул ее. Софи тут же распахнула дверь и втянула маркиза в комнату. Ее поцелуй не казался таким требовательным и нетерпеливым, как две недели назад, но она обвила его шею

руками так же страстно, как тогда, и Истлину пришлось крепче прижать к себе стопку воображаемых книг.

– И что произошло дальше?
– прошептала Софи, внезапно прервав поцелуй.

– Насколько я помню, ты довольно недвусмысленно дала мне понять, что желаешь видеть меня у себя в постели.

Софи кивнула и потянула Истлина в сторону кровати. В ее порыве заключалось скорее нетерпение, чем страсть. Ее губы почти касались губ Иста.

– Не слишком-то удобно так пятиться, ты не находишь?
– спросила она.
– А тогда разве было так же?

– Я не заметил, - ответил Истлин.
– Он опустил голову и обнаружил, что больше не держит руку согнутой.
– Здесь я уронил книги, - добавил он.

– Здесь? У самой кровати?
– спросила Софи, отпуская шею Иста.

– Да… и одна из тетрадей еще начала падать… и я… - Ист сел на корточки и начал шарить рукой под кроватью.
– Я помню, как прижал ее коленом к кровати, чтобы она не грохнулась на пол и не разбудила твою тетю.

Софи тоже опустилась на пол и нагнула голову, чтобы заглянуть под кровать.

– Дай мне, пожалуйста, свечу, - попросила она. Слабого огонька свечи оказалось достаточно, чтобы разглядеть книгу, которая лежала под кроватью. Зеленый кожаный переплет слегка запылился, но Истлин сразу узнал тетрадь, которую нашел в ящике с игрушками.

Просунув руку под кровать. Ист попытался дотянуться до книги, но смог только коснуться ее кончиками пальцев. Наконец Истлину удалось вытащить книгу. Он присел на кровать с книгой на коленях, и Софи устроилась рядом, заглядывая ему через плечо.

– Совершенно точно, ты взял дневник Абигайл. Хотя я понимаю, почему ты принял его за мои записи. У нас действительно похожи почерки.

Ист рассеянно кивнул и принялся листать страницы, бегло проглядывая записи.

– Здесь нет никаких детских историй.

Софи поднесла свечу поближе, чтобы лучше разглядеть. Ей удалось разобрать отдельные слова, пока Истлин перелистывал тетрадь, но общий смысл записок оставался неясен.

– Что ты ищешь?
– спросила Софи.
– Может быть, лучше прочитать все по порядку?

– Я ищу имена Дансмора, Тремонта, твое имя.
– Хотя везде в записках стояли даты, ни Ист, ни Софи не знали, когда именно Абигайл могла узнать то, из-за чего ее жизнь оказалась в опасности.

– Моя кузина обращалась к Гарольду «милый», - вспомнила вдруг Софи.
– Она всегда называла его так, и я сомневаюсь, чтобы она как-то иначе именовала его в своем дневнике. Тремонта она звала «отец», с тех пор как вышла за Гарольда, а меня называла Фиа. Так произносила мое имя Эсми, и Абигайл приходила в восторг.

Ист передал Софи тетрадь и взял у нее из рук свечу.

– Ты найдешь то, что я ищу, гораздо быстрее, чем я.

Софи принялась внимательно просматривать записи в дневнике, медленно перелистывая страницы. Ее лицо оставалось бесстрастным, выражая полную сосредоточенность. Иногда ее губы приоткрывались, как будто Софи беззвучно произносила какие-то слова, но в комнате по-прежнему царила тишина, прерываемая лишь шелестом переворачиваемых страниц да треском от пламени свечи. Так прошло более четверти часа.

– Ты что-то нашла?
– спросил Истлин, заметив, что Софи застыла над одной из страниц.
– Прочитай мне, Софи.

Леди София кивнула, крепко сжимая в руках тетрадь, как будто боялась выронить ее, и начала читать:

– «Ни одна женщина

не может с уверенностью сказать, что способна заглянуть в сердце мужчины, которого она любит, пока этот мужчина не стал ее мужем. Жаль, что я поняла это слишком поздно. Счастливый и волнующий период ухаживания обещает так много, но никогда не знаешь, что за ним последует. Теперь мне кажется, что это лишь пустая условность, которая не имеет ничего общего с реальной жизнью в браке. Я не знаю, как вести себя со своим мужем, поскольку мне абсолютно недоступны ни его мысли, ни склонности. Порой он впадает в такую ярость, что я просто боюсь его. Остается только гадать, какое наказание придумал бы он для меня, вздумай я высказать вслух то, о чем пишу в дневнике».
– Софи закашлялась, а затем объяснила: - Это что-то вроде вступления. Следующие записи сделаны позднее. Через несколько часов, а может, и через несколько дней. Там у Абигайл даже почерк немного другой, более размашистый, да и чернила другого оттенка. Наверное, она взяла новую бутылочку.

Софи глубоко вздохнула, затем продолжала чтение:

– «Я убедилась, что мне лучше самой присматривать за детьми, потому что их отец и дед ведут себя порой настолько странно, что это меня пугает. Теперь мне кое-что известно об их делах. Как бы мне хотелось и дальше оставаться в неведении. Иногда я не могу отделаться от мысли, что пятно бесчестия ложится и на моих детей. Смогут ли они сохранить невинность, когда в их жилах течет дурная кровь? В этом доме есть только одна невинная душа, и с каждым днем мне все тяжелей смотреть ей в глаза. Бывают моменты, когда мне кажется, что она подозревает правду и специально ждет своего часа, чтобы наказать их, наказать нас всех. Временами, когда на меня вдруг нисходит спокойствие, я начинаю сомневаться, так ли это, и понимаю, что всему виной мои фантазии. Ну какие обвинения она могла бы бросить в лицо моей семье, даже если бы знала правду так же хорошо, как я? Она редко говорит о своем покойном родителе и почти никогда не упоминает о том несчастном случае, который приковал его к постели. Возможно, потому, что ей не с кем поделиться своим горем, а лживые и лицемерные изъявления сочувствия ей претят. И как у моего свекра поворачивается язык произносить слова соболезнования, когда он отлично знает, что сам убил своего кузена. У отца хватает наглости публично заявлять, что он стрелял в графа, после того как в доверительной беседе он признался, что это было сделано намеренно, по велению совести. Так, значит, его совесть допускает убийство?»

– Я не могу больше читать.
– Софи уронила тетрадь на колени.

Истлин обнял жену за плечи и бережно прижал к себе. Она приникла к его груди и замерла, не произнося ни слова. Ее глаза оставались сухими, но мучительный спазм в горле мешал ей говорить.

– Довольно, Софи, - мягко остановил ее Ист.
– Больше не нужно читать.

– Как ты думаешь, дневник может служить доказательством?
– спросила она, закрыв дневник Абигайл. Истлин не сразу ответил.

– Дайте мне точку опоры и рычаг подлиннее, и я переверну мир. Так, кажется, говорил Архимед? Стопка книг внизу в гостиной - наша точка опоры, а дневник, - Ист взял в руки тетрадь Абигайл и поднял ее вверх, - наш рычаг.

– И что же ты собираешься делать?
– Софи бросила на Иста вопросительный взгляд.

Лицо Истлина выражало холодную решимость. Он горько усмехнулся и ответил:

– Опубликовать их, Софи. Книги на то и существуют, чтобы их читали.

Глава 16

– А почему мы не можем просто взять и перестрелять их всех?
– Лорд Нортхем изящным движением вытащил карту и бросил ее на стол.
– Твое самообладание, Ист, достойно восхищения, но я не понимаю, какой смысл слыть первоклассным стрелком, если не собираешься использовать свое искусство.