Все детали этого путешествия
Шрифт:
— Так вот, дорогой Артур, однажды я попросту украл у Константина Васильевича кусочек этого «серебра», отвёз в Москву, в Институт цветных металлов и золота. На анализ. Оказалось, что это действительно серебро, причём высочайшей пробы!
— Игорь Михайлович, ну не может быть!
— Может, — твёрдо ответил Йовайша. — Платон, его вечный оппонент, по секрету рассказывал, что Семенов мог делать и золото. Алхимия родилась в Египте. С тех пор тайну превращения элементов пытались разгадать выдающиеся умы разных стран и веков — Авиценна, Фрэнсис Бэкон, Спиноза, Гельвеций, Эдисон. А что вы скажете об историческом факте — курфюрст Саксонии Август
— Теперь вспоминаю. Он много чего мне рассказывал... Тогда я думал, все это — чепуха, бред спивающегося человека.
— Дорогой мой, чудо порой демонстрирует себя в разных обличьях. Мы невнимательны, потом машем после драки кулаками. Вот Семенов умер. А этой зимой Платон прислал мне письмо, где пишет, что Константин Васильевич, который терпеть не мог Советскую власть, не хотел, чтоб ей достались секреты, запаял в железной канистре все свои бумаги с алхимическими рецептами, закопал на участке. И вы, Артур, должны её отыскать.
— Но это, прежде всего, аморально! Нарушать волю покойного... И, кроме того, ведь не будем же мы с вами, овладев секретом, стремиться к обогащению.
— Не будем, — согласился Йовайша. — А вам не кажется, что завтрашний день сначала нашей страны, а потом и всего мира приговорил человечество к катастрофе? Армады химических, металлургических заводов отравляют землю, воздух и реки. А если всё-таки есть способ иного воздействия на материю? Дело не только в золоте и серебре. Дело в принципе. Безусловно, существует совершенно иной подход, каким бы он ни казался фантастичным сегодня. Имейте в виду, любое растение владеет тайной превращения элементов. Один учёный, кажется Берцелиус, выращивал салат на стеклянной крошке, поливая его корни только дистиллированной водой. Когда он сжёг растения и проанализировал состав золы, содержание серы оказалось в ней в два раза больше, чем в семенах. Откуда она взялась? Если вы посадите семя любого дерева в кадку с определённым количеством земли, а потом, когда оно вырастет, взвесите это дерево и эту землю, вы увидите, что дерево весит много килограммов, а земли не убавилось ни грамма...
— Больше не агитируйте! Ладно. Я попытаюсь найти эту канистру хотя бы из присущей мне любви к приключениям. До сих пор любимая книга — «Остров сокровищ», чтоб вы знали, с кем имеете дело.
— Знаю, — улыбнулся Йовайша. — Только будьте, пожалуйста, осторожны. Никому не говорите об этой затее, неровен час...
— Игорь Михайлович, а ведь Семенов был одинок. Кто теперь владеет его домом и участком? Толстый гинеколог?
— Так вы и гинеколога застали? По логике вещей, наверное, он. Понимаю, это затруднит ваши действия. Можно было бы обратиться к помощи Платона, но он стар, болен чем-то серьёзным. И вообще, лучше никого не подключать.
— Ясно. — Я встал из-за стола.
— Когда предполагаете вернуться? — спросил Йовайша.
— Скоро. Командировка всего на десять дней.
«Каким же нужно быть ротозеем, — думал я через одиннадцать лет, лёжа ночью на кровати в номере каирского оте-ля, — чтобы не сопоставить то, что, казалось бы, кричало о взаимосвязи: сперва поездка в монастырь, ответ старца на незаданный вопрос, потом неожиданное задание Йовайши. И сразу, на следующий день, — голос: «Обрати внимание на все детали этого путешествия».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
По своему обыкновению, я проснулся рано. Побрился в ванной и, чтоб не будить Сашу, вышел на балкон.
С высоты восьмого этажа передо мной предстало утро Каира. В просветах между домами виднелся Нил. Встающее солнце освещало плоские крыши, на которых разгуливали куры, орали петухи. Со всех сторон с невидимых отсюда минаретов раздавались протяжные крики муэдзинов, призывающих население четырнадцатимиллионной столицы Египта на утреннюю молитву.
Внизу, в темноватом ущелье улицы, где, отчаянно гудя, едва разъезжались встречные автомашины, кипела жизнь. В длинном балахоне шёл с корзиной апельсинов на голове босоногий старик. Мальчик погонял ослика, влекущего тележку со стеблями сахарного тростника. В ту же сторону одна за другой направлялись укутанные в шали женщины. Навстречу им стайкой торопились школьники с ранцами на спине.
— Доброе утро, Артур. Завтрак в девять? — раздался за спиной сонный голос.
— Кажется. Доброе утро.
Я даже не обернулся, боясь, что Саша втянет в пустопорожний разговор, отвлечёт от редко даруемой возможности ничего не знать, ничего не хотеть, а просто видеть, чувствовать. Вдыхать этот терпкий утренний воздух, созерцать старинные белые и новые темно-серые бетонные здания многоэтажных отелей, одинаково припудренные мелким песком пустыни. Слышать симфонию звуков просыпающегося города, живущего своей жизнью и не мешающего мне быть в высшей степени собой — созерцать протекающее бытие.
Там, в номере, на столике лежал отпечатанный план пребывания в Египте на каждый день и час. За девять суток турпоездки предполагалось множество познавательных экскурсий. И встреча с пирамидами, и поездка далеко на юг к Северному тропику — в Асуан, и плавание на фелюге по Нилу. Предстояло много узнать напрямую, не из книг и кинофильмов. Уже одна эта возможность казалась счастьем. Но мне всегда хотелось не знать, а жить. Просто жить. Я мог бы обойтись без всяких экскурсий.
В доме напротив сверкнуло стекло двери. На балкон вышла пожилая женщина. Метелкой из перьев она сметала пыль с пола и перил. Потом, уходя, неожиданно обернулась и, улыбнувшись так, как могут улыбаться только старые женщины, что-то крикнула мне, помахала метёлкой.
Эта улыбка жила в сердце, когда я завтракал вместе со всеми в зашторенном ресторане на первом этаже отеля. Все здесь было красным: шторы, кресла, стены, потолок. Только скатерти белые да чёрные костюмы официантов. Подали европейский завтрак — яйца, круглые булочки, мёд и кофе, который разливал из большого кофейника каждому в чашки лично лысоватый владелец ресторана. В другой руке у него был тяжёлый молочник со сливками.
Не любя молочных продуктов, я отказался от сливок, чем удивил хозяина. Тот двинулся дальше, ловко орудуя то кофейником, то молочником. А когда наделил всех кофе со сливками, подошёл к сидевшей в дальнем конце стола переводчице Нине, что-то сказал.
— Он говорит, сливки всегда свежие, со своей фермы! — крикнула Нина.
И все укоризненно взглянули на меня.
«Вот так всегда, — подумал я, — мелочь. И сразу становишься паршивой овцой в стаде».
Улыбка пожилой женщины ушла из сердца. А Саша громко попросил: