Все кошки смертны, или Неодолимое желание
Шрифт:
Вот оно.
То, что почти помимо воли заставило меня заинтересоваться. Два больших темных пятна на полках, словно четырехугольные дыры, выделялись на фоне разноцветных корешков. Инстинктивно (так и хочется сказать - по-воровски) я бросил быстрый взгляд на дверь, открыл шкаф и взял в руки оба предмета. Это оказались рамочки с фотографиями, обращенные тыльной стороной к зрителю. Чтобы получше разглядеть снимки, мне пришлось зажечь лампу на столе. Но ничего сенсационного на них запечатлено не было.
Композиция на обеих повторялась. Там и там молодая женщина обнимала за плечи двоих детей. В одном случае девочек. В другом -
Недоумевая, я так и эдак разглядывал изображения, но никакой дополнительной информации для размышлений в них не находил. Нет, ничего удивительного в том, что добрый «дядя Вика» держал у себя перед глазами изображения близких ему людей, я не усматривал. Недоумение мое было порождено другим: почему к моменту моего прихода карточки в шкафу оказались повернуты лицевой стороной внутрь?
И это недоумение порождало новые вопросы.
Первый: получается, профессор знал или по крайней мере догадывался о том, по какому поводу с ним хочет встретиться частный сыщик. А все его удивление при встрече - не больше, чем умело разыгранный спектакль.
И второй: зачем ему понадобилось скрывать от меня эти невинные, в общем-то, фотографии?
Ответа, особенно на последний вопрос, не было.
Погасив лампу и вернув фотографии на место, я остановился посреди кабинета в размышлении: а и впрямь, стоит ли мне дожидаться хозяина? Или, в свете образовавшихся безответных вопросов, перенести общение с ним на более поздний срок, подсобрав к этому времени какие-нибудь дополнительные сведения? Ведь еще не все источники использованы в полной мере. Есть Нинель, ее сестра Алиса, да и собственно заказчик, Шахова Людмила Игоревна, Люсик. Уж ей-то сам Бог велел снабдить меня всей необходимой для работы информацией! И в тот момент, когда, приняв это решение, я уже собрался повернуться к выходу, мне почудился чей-то обращенный на меня пристальный взгляд.
Я застыл на месте.
Я стоял, переваривая это ощущение, пытаясь либо утвердиться в нем, либо опровергнуть. Разум подсказывал: чушь! Кто может подглядывать за мной здесь? Но кожей, подкоркой, многолетним опытом человека, привыкшего и следить, и быть объектом слежки, я чувствовал иное.
Стараясь двигать одними лишь глазными яблоками, я для начала скосился на дверь: глухая обивка, английский замок с плоской узкой скважиной.
Нет, не оттуда.
Теперь окно. На большую часть прикрытое шторами, оно находилось у меня справа за спиной, и бросить туда взгляд, не поворачивая головы, я не мог. Поэтому просто резко повернулся к нему на каблуках - и был вознагражден.
Легкая, но вполне явственная тень мелькнула между занавесок, отпрянув назад.
В два прыжка я оказался возле окна, раздернул шторы и выглянул наружу. Створки были распахнуты, но с внешней стороны имелась решетка, не позволяющая высунуться слишком далеко. Единственное, что я мог увидеть, это еще трепещущую прямо передо мной толстую ветку орешника, за которую держался подсматривающий.
И вполне вероятно подслушивающий.
Почти бегом покинув кабинет Ядова, я выскочил на скрипуче застонавшее под моими ногами крыльцо и огляделся. Никого. Три пустынные, уходящие в разные стороны песчаные дорожки, по бокам труднопроходимые зеленые заросли.
Почудилось?
Сбежав вниз, я прошелся вдоль стены административного корпуса до окна кабинета главврача и осмотрел, если можно так выразиться, место происшествия. Трава здесь была явственно примята. А на узенькой приступке выпирающего из стены изрядно подгнившего и позеленевшего от вечно сырой плесени кирпичного фундамента имелись заметные свежие полоски. Девять из десяти - они почти наверняка были оставлены только что упиравшимися сюда подошвами.
Значит, не почудилось.
Вернувшись к крыльцу, я еще раз осмотрелся. На этот раз внимательней, обшаривая глазами местность, как положено, по квадратам. И обнаружил то, что сразу не бросилось в глаза: цепочку легких вмятин в песке на уходящей в глубь сада аллейке. Очень похожих на следы, которые оставляет бегущий человек.
Кто это носится галопом в здешней смиренной обители? Уж не тот ли, кто подслушивает и подглядывает? Я двинулся по следам.
Сделав два округлых поворота, песчаная дорожка оборвалась. Вправо от нее пошла обычная грунтовая тропинка, а влево, наоборот, совершенно неожиданно открылась самая настоящая аллея. По ее бокам выстроились дряхлые и явно рукотворно высаженные здесь когда-то дубы. И вымощена она была древними, проросшими кое-где травой, но вполне еще целыми бурыми кирпичами.
Для начала я решил направиться по ней. Но шагов через пятьдесят остановился в изумлении. Деревья расступились, открыв передо мной маленькую церковь. Вернее, не церковь даже, а скорее часовенку - черную от копоти едва не уничтожившего ее когда-то пожара, но с новенькой шиферной крышей и небольшим железным крестом на верхушке сохранившегося конька.
Возле входа стояли две кокетливые чугунные скамейки, в которых я сразу признал родных сестер той, что красовалась при въезде в психбольницу. Только вместо персонала на них, меланхолически лузгая семечки, сидели коренные здешние насельники. О чем можно было судить по халатам - линялосерым, с застиранными до неразличимости казенными фиолетовыми печатями. Три или четыре лица, пустынных, словно сумеречный проселок, как по команде повернулись в мою сторону. На слюнявых губах секундно застыла тыквенная шелуха, а в глазах - пробудившийся, чтобы тут же угаснуть, интерес к незнакомцу.
Не знаю почему, но никто из этих несчастных не вызвал у меня подозрения - зато внимание мое привлекла распахнутая дверь в часовню. Я шагнул туда и в первое мгновение, попав со света в полумрак, ослеп. Но скоро пригляделся и стал различать вокруг тусклого, едва подсвеченного парой коптящих лампад иконостаса несколько склоненных фигур.
Судя по темным надвинутым на глаза платочкам, это были женщины. Одна из них при моем появлении обернулась на звук шагов, и меня словно обожгло: из-под черного ситца мне в лицо уперлись глубокие и темные, как февральская прорубь, глаза. Не больше секунды мы смотрели друг на друга, а потом женщина опять отвернулась к алтарю. Я же, испытывая странную неловкость, словно вломился без спросу в чужую спальню, помялся еще чуть-чуть, для порядка пошарив глазами по углам тесной часовенки. Ничего не обнаружил и вышел вон.