Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
— Решить чтобы стать счастливыми? — Лена впилась глазами в подругу, как в олицетворение последней надежды.
— Ну это на вряд-ли, — усмехнулась Аня, приглядываясь к бутерброду в руках и решая, с какой стороны лучше откусить. — Вот смотри. Ну побегаешь ты там недельку, две от силу. Как всегда будешь надоедать своей проповедью любви, начнешь собирать там… ромашки… жучков всяких начнешь обожать… И что? Ты же знаешь, что это только передышку тебе дали, а потом бац! Adi'os! И еще хуже, как ты говоришь. Ведь жить не хочется, так?
— Так!
— Ну и зачем тогда жить? —
Лена вздохнула, грустно глядя в окно.
— Сопля! Цепляешься за всякую херь!
— Иди в жопу! — прикрикнула Лена, но тут же перешла на тонкий свой голосок. — Я думаю. Может ты и права, — и промолчав, добавила. — Только страшно очень.
— Говорят, это по началу страшно, а там уже, потом… Там уже само собой, и даже, слышала, с охоткой. Интересно узнать, кто это сказал. — посмеялась Аня. — Ты не думай, — отодвинула она стакан и направила взгляд прямо в голубые глаза Лены. — Думать часто вредно. Единственное, я не хочу вдвоем. Я найду еще пару человек и мы сделаем это группой.
— Но… Но зачем? — затрясла головой Лена.
— Мы не уйдем, как все эти придурки-одиночки, — увлеченно с шепотом сказала Аня. Глаза ее оживились, загорелись. — Как хочешь, а я не сдохну, не оставив им посылочку.
— Зачем? — поморщившись пожала плечами Лена. — Зачем ты всегда все усложняешь?
Аня посмотрела на нее с неприязнью. Во взгляде читалось обращенное к Лене: «дура».
— Ну и что этот недоумок сделал? Развел, идиот, грязь, — с накопившейся злостью произнесла Аня. — Свалил, урод, да и все, а ведь подумали, что из-за трусости то он… того — свинтил. Скажешь, не так? Ты же сама слышала. Я знаю как у них головы устроены. Шакалки небось решили, что это естественный отбор такой. Это в их духе!
— Я тоже слышала, как они что-то в этом роде говорили.
— Я не слышала, я знаю, — проговорила Аня, испив кофе.
С минуту помолчав, Лена спросила:
— Что за посылка?
— Ты не поймешь, — мотнула головой Аня.
— Ну почему ты меня ни во что не ставишь? — с обидой начала Лена. — Аня! Ты правда считаешь, что я такая тупая? Даже когда мы говорим о… о решении проблемы, ты… Мне кажется, я была права… — грустно произнесла она.
— Ладно-ладно, — перебила ее Аня. — Не тупая ты, а просто слабо соображаешь, и не поймешь ни хрена. Вот ты ноешь, что я тебя не понимаю, а сама то хоть раз меня поняла? Я ведь пыталась с тобой говорить, что меня волнует. Вот-вот! Я об этом. Ты даже не понимала, когда я хотела с тобой поделиться. У тебя только ромашки и бабочки на уме — больше нечего, — а потому и соображаешь туго; только тупеешь от этого. Ну ладно, проехали. Тут мы обе хороши, не так ли, подружка моя? — усмехнулась Аня, но тут же приняла серьезный вид. — Раз ты так обижаешься, то расскажу. Только если засмеешься… вот… вот слово даю — я тебя побью.
— Да разве
— На всякий случай предупредила. Честно говоря, я еще не продумала до конца, как эта посылочка будет выглядеть… Но так, в общих чертах что-то есть.
— Я не буду смеяться, Ань. Обещаю.
— Ага, а то смотри. Жалеть не буду. — Аня сделала паузу. — Ты знаешь, что все отравлено скверной?
— Ну да, — вздохнула Лена; ей очень не нравилась эта Анина идея, принявшая навязчивую форму. Более того — она была Лене противна. — Ты как-то говорила об этом, — отвела глаза.
— Все, абсолютно все отравлено, и виноваты в этом люди. Земля не может быть грязной, и воздух… Но человек изгадил все. Все изгадили. До чего мог прикоснуться, то и превратил в грязь. Сам стал пауком и все теперь хочет обмотать своей липкой, вонючей паутиной! Он пустил в свое сердце скверну и она его отравила, а он отравил все остальное, и так пошло по замкнутому кругу. Теперь даже стали появляться такие, которые рождаются со скверной — уже отравленные. Ты с одной такой дрянью знакома.
— Кто это?
— Не важно, — огрызнулась Аня. — Среди всей этой вонючей грязи, знаешь, кто может быть чистым?
— Нет, не знаю, — грустно ответила Лена.
— Ты удивишься, что я это скажу. Дети! Вот они чистые. Я наблюдала за ними. Они не отравлены скверной. То есть в большинстве своем… Есть, конечно и такие малолетки… Конченые, одним словом. Я к чему! Ты, Ленка, тоже когда-то была чистая. Да я тебе даже, как подруга, скажу… Без шуток, — серьезно, с загоревшими глазами продолжала объяснять Аня. — Ты самая нормальная из всех этих членистоногих уродов… Среди нас самая нормальная, но и тебя скверной заразят. Да уже заразили. Хандришь не по-детски, как и я… Только я родилась такой, а ты… Ну да ладно. Ты, вообще, понимаешь, к чему я?
— Не знаю. Наверное понимаю. Но лучше, если ты сама объяснишь.
— А то я имею ввиду, что все эти уроды виноваты. Они живут в своей грязи и считают это нормальным. Они не видят, что мир от них задыхается, но заражают чистых, не скверных, а те потом других и так постоянно, без конца. Разносят заразу, как спид. Понимаешь?
Лена снова тяжело вздохнула, упав на спинку стула.
— Ты права — дура я тупая. Ничего я, Ань, не поняла. Но не важно, — махала она опущенной головой.
4
Не совсем обычное знакомство словно предопределило не вполне равные отношения в дружбе Ани с Леной. В те дни Воскресенская уже приобрела сомнительную репутацию самодовольной единоличницы, но, что называется, еще не вполне раскрыла весь свой потенциал. Лена же — из параллельного восьмого «В» класса — на глазах всей школы неумолимо теряла всякое достоинство своего любвеобильного, добродушного имени; правда, не по своей вине.
Тогда Лена старалась держаться стороной Воскресенскую. Уже пробежал по классам неопровержимый слух, как за школой она неистово колотила палкой Котову Настю, а испуганные Танька с Машкой стояли в стороне. Да и слух этот был налицо, ведь не спроста Котова с две неделю безуспешно старалась скрыть свою хромоту на две ноги, особенно на левую.