Все новые сказки
Шрифт:
— Входите, — сказал он. Музей закрывался в пять вечера, но охранник открыл им дверь. — Времени в обрез.
На посту охраны сидел Хеджес — лысый и еще более грозный, чем в старые времена (Робби не видел его с тех пор, как уволился). Он записал их в книгу, с любопытством оглядел Робби. Увидев его подпись, засмеялся:
— Я ж тебя помню! Кайф, ты?
Услышав кличку, Робби скривился, но кивнул. Хеджес передал Леонарду какую-то бумажку:
— Смотри там, долго не тяни.
— Спасибо. Обещаю.
Они направились к служебному лифту. В пустынном
— Куда мы идем? — спросил Робби.
— На крышу, — объявил Леонард. — Если застукают, мы с Хеджесом здорово влипнем. Да и вы заодно. Так что не мешкайте.
Он засунул коробку за пазуху и полез по лестнице вверх. Эмери и Робби, следуя за ним, оказались на небольшой металлической платформе, у другой двери. Леонард снова набрал код, толкнул дверь. Они вышли наружу, под ночное небо.
Казалось, они на верхней палубе океанского лайнера. Плоская крыша музея тянулась почти на целый квартал. Из огромных вентиляционных шахт валил горячий воздух. Леонард поманил остальных за собой — к другому концу здания.
Здесь воздух был прохладнее. Ветерок пах сладковато и свежо, точно после дождя, хотя небо было безоблачное. Под ними тянулась Национальная аллея — огромное зеленое поле для неведомой настольной игры, с громадными фишками — прочими музеями и памятниками — из слоновой кости, оникса и стекла. Вдали высился обелиск Вашингтона, за ним мерцали огни Рослина и Кристал-сити.
— А я сюда никогда не залезал, — сказал Робби, догнав Леонарда.
— И я тоже, — покачал головой Эмери.
— А я залезал, — и Леонард улыбнулся. — Всего один раз. Вместе с Мэгги.
Над куполом Капитолия висела полная луна, такая яркая на беззвездном небе, что Робби смог прочесть надпись на коробке в руках Леонарда. «МАРГАРЕТ БЛИВИН».
— Ее прах, — Леонард поставил коробку, снял крышку. Внутри лежал пластиковый пакет. Леонард раскрыл пакет, снова подхватил коробку, распрямился. — Она просила меня развеять пепел здесь. А я решил, что мы должны сделать это втроем, вместе.
Он запустил руку в пакет, сжал кулак; передал коробку Эмери: тот молча кивнул и сделал то же самое. Повернулся к Робби:
— И ты давай…
Робби замялся, но опустил руку в коробку. Внутри было что-то колючее — больше похоже на песок, чем на пепел. Подняв глаза, Робби увидел, как Леонард шагнул к краю крыши, запрокинул голову, уставился на луну. Отвел руку назад, швырнул пепел в небо, наклонился за другой пригорошней.
Эмери покосился на Робби, и оба разжали руки.
Робби смотрел, как пепел струится меж его пальцев — точно мошки разлетаются.
Развернулся, взял еще.
Когда коробка наконец опустела, Робби распрямился, тяжело дыша. Провел рукой по глазам. Он никак не мог взять в толк, в чем дело, — то ли оптический эффект от луннного света, то ли ветер разыгрался, но всюду вокруг них, куда ни глянь, в воздухе трепетали крылья.
Я родился
в Сулле Скале
в семье обычного каменщика.
Деревня
моя гнездилась
среди островерхих хребтов,
высоко над Позитано, и холодной
весной облака ползли вдоль улиц, как
вереницы призраков. От Сулле Скале до мира
внизу было ровно восемьсот двадцать ступенек. Я их
143
«Devil on the Staircase» by Joe Hill. Copyright © 2010 Joe Hill.
преодолевал раз за разом вместе с отцом, примеряясь
к его шагу, от нашего дома в небесной вышине и обратно.
После его смерти я нередко одолевал их в одиночку.
Вверх
и вниз,
таская груз,
покуда не начнет
казаться,
что с каждым шагом
кости в коленях
стесываются
до острых белых
щеп.
Крутые
склоны путано
усеяны щербатыми
ступеньками, где-то — из
кирпича, кое-где — из гранита.
Тут — мрамор, там — известняк, глиняные
плитки и местами древесина. Когда нужно было
выложить новую лестницу, отец выкладывал. Когда
ступени вымывали весенние ливни, ему приходилось
их подправлять. Многие годы у него был мул, таскавший
камни. Он сдох, зато остался я.
Я его
ненавидел, само
собой. У него были кошки,
и он им пел, и наливал в миски
молоко, и рассказывал дурацкие истории,
и гладил, держа на коленях. И когда однажды
я отшвырнул одну — не помню, за что — он швырнул
на пол меня и велел не притрагиваться к его деткам.
Так что я
таскал его камни, хотя
должен был таскать учебники,
но не стану врать, будто ненавидел его
за это. От школы не было проку, я ненавидел
учиться, ненавидел читать, остро страдал от удушливой
жары единственного на всю школу класса, хорошего
в нем — только кузина Литодора, которая читала вслух
малышне, очень прямо сидя на стуле, высоко задрав