Все они почему-то умирали

Пронин Виктор Алексеевич

– Интересно! – вдруг закричал Худолей с какой-то истеричной капризностью. – Он сидит здесь, он уйти не может, он томится... А напильник! – он показал найденный им в углу небольшой треугольный напильник с деревянной ручкой. – Все узники мира только и мечтают о напильнике, только и стремятся заполучить напильник, а у вас он готовенький! Интересно! Помню, в каком-то кино узнику передали напильник – не то в булке хлеба, не то в куске колбасы... Да с таким напильником можно все замки перепилить и уйти на волю вольную! – последние слова Худолей произнес даже с подъемом, будто на митинге выступал.

Скурыгин

посмотрел на Худолея с нескрываемой жалостью.

– У вас действительно был напильник? – уточнил Пафнутьев.

– А что вы мне предлагаете этим напильником перепилить? Наверху стальная дверь, на нее снаружи вешается амбарный замок, повторяю – снаружи. Никаким напильником не дотянуться до этого замка. Что пилить? Стены из бетонных блоков? Шестьсот миллиметров толщина. Тут такой фундамент, что на нем можно еще десять этажей лепить. Выдержит.

– Интересно, – продолжал канючить Худолей, копаясь в углу и находя там еще что-то для себя чрезвычайно важное. – Интересно, – тянул он и этим своим словечком почему-то нервировал Скурыгина – тот не столько разговаривал с Пафнутьевым, сколько вынужден был все время оглядываться назад, где Худолей, присев на корточки, водил пальцем по цементной пыли. Потом ему это, видимо, наскучило. Он подволок к столу какой-то ящик и сел, присоединившись к общей компании. Его заинтересовал стол, сколоченный из толстых досок, он убедился, что стол сделан прочно, не шатается, что доски приколочены надежно, и бутылка виски при всех его подергиваниях даже не колыхнулась.

– Я вижу, вам стол понравился? – снисходительно спросил Скурыгин.

– Хороший стол, – похвалил Худолей. – Мне бы такой не помешал.

– Зачем?

– Я бы на даче поставил. Вечерком присесть за такой стол, открыть бутылочку чего-нибудь соблазнительного, угостить хорошего человека рюмочкой, второй, а то и третьей... Да, Паша?

– Если это приглашение, то я согласен. – Пафнутьев усмехнулся, увидев растерянное лицо Худолея. – Как вас кормили?

– Приходила полная женщина... Симпатичная. Приносила поесть. В ведре.

– Почему в ведре?

– Не знаю. Ей, видимо, так было удобнее. Ведро накрыто полотенцем, и никто не знает, что там. И опять же ничего не мнется, не бьется, не разливается... Ведро – это не самое худшее решение. Бывало по нескольку дней ничего не давали... Я стал делать запасы.

– Объячев собирался вас выпустить?

– Кто его знает, – Скурыгин передернул плечами. – Может, и собирался... Когда я подписал все, что ему было нужно, он мог спокойно меня выпускать. Но не исключаю, что были у него и другие варианты.

– Что вы имеете в виду?

– Есть у него люди, которые могут выполнить любое поручение. Просто любое.

– Он мог вас убить?

– Да, именно это я имею в виду! – почти прокричал Скурыгин. – И, как говорится, без следов. Здесь столько траншей, ям, котлованов... Сделать это очень просто.

– Когда сняли замок с двери?

– Точно сказать не могу, но, наверное, где-то неделю назад. Объячев сам пришел ко мне, бутылку принес и сказал обо всех моих возможностях... Хочешь на свободу – иди. Хочешь какое-то время здесь побыть, перекантоваться – пожалуйста. Показал документы, договоры, расписки... Я был повязан по всем статьям.

– И что вы ответили? – спросил Пафнутьев.

–

Сказал, что подумаю.

– У Объячева были деньги?

– Да, – твердо сказал Скурыгин.

– Много?

– Когда говорят, что у человека есть деньги... Имеют в виду, что он скорее всего миллионер. И потом, Объячев вел активный, я бы даже сказал, какой-то безудержный образ жизни. Ему постоянно требовались живые деньги. Он что-то приобретал, продавал, закладывал... Какой-то он был неустоявшийся... Что вы хотите – предприниматель первого поколения. Они все такие.

– Какие? – уточнил Худолей.

– Ненасытные. С явными криминальными замашками. Не зря же он эту тюрьму построил... Знал, что пригодится. И пригодилась.

– Как он вас сюда доставил? – спросил Пафнутьев.

– Пригласил к себе, показал дом... Поужинали. Он позаботился о том, чтобы никто не знал, что я к нему поехал. Встретил меня на улице: надо, говорит, кое-что обсудить, посоветоваться... Посадил в машину и привез сюда. Никто даже не знал, где меня искать.

– Да, примерно так и было, – кивнул Пафнутьев и вдруг обратил внимание на Худолея – тот сидел, подперев щеку и прикрыв глаза, казалось, наслаждался божественными мелодиями, которые звучали не то здесь, в подвале, не то в его душе, не то доносились откуда-то из прошлого.

– Ты что, задремал?

– Нет, Паша, нет... Я все слышу – и твои слова, и слова этого несчастного узника... Вы продолжайте, я как бы участвую в вашем разговоре, но молча. Ты ведь не обижаешься? Мне бы, Паша, так не хотелось, чтобы ты и твой собеседник на меня обиделись, заподозрили в чем-то нехорошем, поганом, отвратительном.

Пафнутьев слушал Худолея со все возрастающим интересом – он уже догадался, что у того завелась какая-то мыслишка, что-то он увидел, что-то услышал в словах Скурыгина. Пафнутьев знал эту худолеевскую слабость – как только в деле намечался просвет, он тут же впадал в выспреннее многословие с подчеркнутой вежливостью, с церемонной обходительностью, явно злоупотребляя терпением слушателей, но в то же время совершенно уверенный в том, что все ему простится, за все воздастся.

– Тебе не скучно с нами? – спросил Пафнутьев, чтобы проверить себя, убедиться в своем подозрении.

– Веселого, конечно, мало в ваших словах, но вы продолжайте, я непритязательный и многое в жизни могу перетерпеть, – ответил Худолей, не открывая глаз. И Пафнутьев понял: что-то он нашел в этом подвале – не зря так дергался Скурыгин, глядя, как эксперт изучает его жилище.

– Ну, ладно, – Пафнутьев поднялся. – Хватит вам здесь томиться. Поднимемся наверх, хозяйка выделит комнату с окном, а? Весна на улице, закаты, восходы, теплые ветры подули.

– А стоит ли? – усмехнулся Скурыгин. – Я уже здесь привык.

– Пошли, Эдуард Игоревич, – Пафнутьев положил ему руку на плечо. – У нас с вами еще будут разговоры, не опускаться же мне каждый раз на двадцать метров в глубину.

– Побреетесь, душ примете, – подхватил Худолей. – Вернетесь к своему прежнему облику.

– Душ приму, а вот бриться поостерегусь. В таком виде меня не скоро узнают. Вы идите, я поднимусь следом за вами. Минут через пятнадцать наверху встретимся.

– Где наверху? – спросил Пафнутьев, уловив странную нотку в словах Скурыгина.