Все себя дурно ведут
Шрифт:
Никто не чувствовал большей уверенности в том, что ему уготовано большое будущее, чем сам Хемингуэй. Он не просто верил, что способен мастерски сочинять современные истории, но и знал, что его собственная история – мастерски написанный, современный шедевр. Харизматичность Хемингуэя не вызывала сомнений. Привлекательное лицо было приятным, с полными губами и симметричными чертами, а внимательный взгляд выдавал проницательность. Глаза «не могло ослепить даже солнце», как позднее писал Фицджеральд об одном из своих персонажей [36] .
36
«Не могло ослепить даже…»: Ф. Скотт Фицджеральд, «Последний магнат» (F. Scott Fitzgerald, The Last Tycoon: Penguin Classics Edition, New York: Penguin Classics, 2010), стр. 23.
С ним происходили невероятные события. И даже когда они были ужасны, из них получалась хорошая проза. Всеобщее внимание Хемингуэй притягивал к себе, словно магнит. Тремя годами ранее, незадолго до своего девятнадцатого дня рождения, он попал под вражеский обстрел, раздавая шоколад и сигареты солдатам на передовой в Италии [37] . Поскольку Хемингуэй стал первым американцем, раненым в Италии, его участь привлекла прессу всей страны. В газете «New York Sun» сообщили о том, сколько осколков и какие именно истерзали его
37
В качестве забавного напоминания о том, как бесславно он был ранен, Хемингуэй описывает, как герой его второго романа «Прощай, оружие!» был ранен осколками мины, когда он ел сыр.
38
«227 шрамов…»: «Получил 227 ранений, но ищет работу», статья в New York Sun (New York, NY), 22 января 1919 г., в «Беседах с Эрнестом Хемингуэем» под ред. Мэтью Дж. Бракколи (ed. Matthew J. Bruccoli, Conversations with Ernest Hemingway, Jackson: University Press of Mississippi, 1986), стр. 1.
«Люди любили его», – вспоминает медсестра Агнес фон Куровски [39] .
А Хемингуэй любил внимание и даже писал своим родителям, что «это почти ничем не хуже, чем погибнуть и прочитать некролог о себе» [40] . Однако упоминания в нескольких заголовках и преклонение немногочисленных товарищей по оружию не были пределом мечтаний Хемингуэя. Способность внушать сверстникам преданность оказалась важным ингредиентом его успеха, однако он жаждал внимания гораздо более крупного калибра. Но невозможно явиться откуда ни возьмись и сразу стать признанным во всем мире писателем-новатором. Хемингуэю требовалось написать книгу, которая прославила бы его и помогла утвердиться в роли истинного литературного голоса современного мира. Этот промежуточный этап был хотя и неудобным, однако неизбежным.
39
«Люди любили его…»: слова Агнес фон Куровски процитированы в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 49.
40
«Это почти ничем не хуже…»: письмо Эрнеста Хемингуэя к родным, 18 августа 1918 г., в «Избранные письма Эрнеста Хемингуэя, 1917–1961» под ред. Карлоса Бейкера (ed. Carlos Baker, Ernest Hemingway: Selected Letters, 1917–1961, New York: Scribner Classics, 2003), стр. 13.
И Хемингуэй принялся за работу. К лету 1921 года у него возник замысел романа. Хэдли была в восторге.
«Как чудесно, что ты пишешь роман!» – воскликнула она. Хэдли была готова делать все, чтобы помочь жениху достичь этой цели. «Я буду вне себя от счастья все это время находиться с тобой, или быть выставленной за дверь, или сидеть в углу, – как пожелаешь», – писала она [41] . Хэдли уже понимала, что первый роман Хемингуэя будет сугубо современным, лаконичным и простым. Она хвалила его за подход, который заключался в «устранении всего, кроме самого необходимого и усиливающего впечатление». На удивление простой, он был «превосходным, как доспехи тончайшей работы» [42] .
41
«Как чудесно, что…»: письмо Хэдли Ричардсон Эрнесту Хемингуэю, 18 августа 1921 г., процитировано в Элис Хант Соколофф, «Хэдли: первая миссис Хемингуэй» (Alice Hunt Sokoloff, Hadley: The First Mrs. Hemingway, New York: Dodd, Mead & Company, 1973), стр. 27–28.
42
«Устранении всего…» и последующие цитаты: письмо Хэдли Хемингуэй Эрнесту Хемингуэю, дата не указана, но в письме говорится, что это ответ на апрельское письмо 1921 г., отправленное Э. Х., согласно Реймонду Карверу, «Взросление и разлад» (Raymond Carver, «Coming of Age, Going to Pieces», The New York Times, New York, NY, 17 ноября 1985 г.).
В то время Хэдли и Хемингуэй жили порознь и готовились к свадьбе. Хэдли предвкушала это событие в своем родном Сент-Луисе, Хемингуэй же работал в Чикаго, с трудом сводя концы с концами в качестве репортера в журнале «The Cooperative Commonwealth», и вдобавок подрабатывал внештатным корреспондентом в газете «Toronto Star» [43] . Профессии репортера он обучался еще со старших классов школы в Оук-Парке, Иллинойс, где писал для школьной газеты «The Trapeze». В эти годы Хемингуэй также пробовал сочинять художественную прозу, успел набить руку и слегка расхрабрился.
43
«40 долларов в месяц»: ставка приводится в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 76.
«Цицерон – это ерунда, – писал он в 1915 году. – Я смог бы писать лучше даже со связанными за спиной руками» [44] .
Хемингуэй не происходил из семьи литераторов, однако склонность к творчеству передалась ему по наследству. Мать некогда была подающей надежды оперной певицей, она часто водила детей на концерты, спектакли и художественные выставки в соседнем Чикаго. Но к тому времени, как Хемингуэй достиг подросткового возраста, стало очевидно, что он наделен способностями писателя, а не художника и не артиста. Учителя английского хвалили Хемингуэя, нередко зачитывая его сочинения вслух всему классу. Когда он учился в старших классах, в школьном литературном журнале «Tabula» опубликовали несколько его рассказов, в которых, как в и последующих произведениях, фигурировали бокс, жизнь в лесу и самоубийство. В то время проза Хемингуэя была скорее подражательной, нежели оригинальной; порой он писал в стиле Ринга Ларднера, популярного в то время автора, фельетониста и спортивного обозревателя. Но при выпуске из школы в 1917 году Хемингуэй удостоился звания «классного пророка» – само по себе пророческое определение, если вспомнить, что в дальнейшем он предвидел и возвестил эпоху современной литературы.
44
«Цицерон – это…»: Эрнест Хемингуэй, слова приводятся в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 21.
Однако после окончания средней школы Оук-Парка поощрение литературных устремлений Хемингуэя практически прекратилось. Его отец, врач, хотел, чтобы сын продолжил учебу в Оберлинском колледже, но в то время в Европе бушевала Первая мировая война, и Хемингуэй, подобно множеству молодых представителей своего поколения, решил вместо учебы лично принять участие в боевых действиях. Позднее он признавался, что войну в целом рассматривал как некое спортивное событие, и в результате в юности получил дозу «жуткого наркотика» [45] . Из-за плохого зрения Хемингуэя не взяли в действующую армию, но в 1918 году санитарный корпус Красного Креста счел его пригодным для службы и в скором времени отправил в Италию, где через несколько недель после прибытия он и был ранен.
45
«Жуткий наркотик»: письмо Эрнеста Хемингуэя к Максвеллу Перкинсу, 30 мая 1942 г., процитировано в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 38.
Вернувшись в Америку, Хемингуэй нашел работу репортером, однако журналы не заинтересовались его рассказами. Критики сочли ранние рассказы Хемингуэя о выживании скучными и вторичными; они утверждали, что в то время он ничем не напоминал великого новатора английского языка, которым впоследствии стал. В общем, первая волна отказов была совершенно оправданной. Но кое-кто винит редакторов журналов начала 20-х годов в недальновидности.
«Я видел несколько [текстов Хемингуэя] в 20-х годах и решил, что они отличные, – вспоминал друг детства Хемингуэя Билл Смит, который в то время много общался с будущим писателем. – Беда была лишь в том, что он посылал их не в те журналы». И добавил, что издания вроде журнала «The Saturday Evening Post», в то время средства распространения самой популярной художественной прозы, «никогда не приняли бы к публикации его экспериментальные тексты, а экспериментировать с ними он начал еще до отъезда в Париж» [46] .
46
«Я видел несколько…»: Дональд Сент-Джон, «Интервью с „Биллом Гортоном“ Хемингуэя», The Connecticut Review I, 2 (1968 г.) и III, 1 (1969 г.), в «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 174–175.
Однако и первые рассказы Фицджеральда отвергли все. В какой-то момент в начале карьеры он художественно развесил на стенах своей спальни более сотни уведомлений об отказе [47] . Понадобилась огневая мощь его первого романа «По эту сторону рая», чтобы он смог осуществить прорыв. Работая над решающим дебютным романом, и Фицджеральд, и Хемингуэй начали писать о том, что знали. Роман Фицджеральда был чем-то вроде помещенного в атмосферу загородного клуба повествования о жизни Принстонского университета, где он учился до войны. Когда за дебютный роман взялся Хемингуэй, он, видимо, выбрал местом действия север Мичигана, где проводил лето в детстве, и принялся заполнять страницы рассказами о рыбалке и охоте [48] . Неясно, как развивался этот роман в 1921 году; возможно, Хемингуэй даже начал сочинять не одну книгу, а несколько. Вероятно, он обсуждал замыслы с Хэдли, потому что она писала ему, что она «на седьмом небе от этих романов!» [49] Это поистине преступление, добавляла Хэдли, что «мы все еще не настолько свободны, чтобы ты мог заняться ими как следует» [50] .
47
Панно Фицджеральда из уведомлений об отказах: Малькольм Каули, «Второй расцвет: труды и дни потерянного поколения» (Malcolm Cowley, A Second Flowering: Works and Days of the Lost Generation, New York: The Viking Press, 1973), стр. 22.
48
О содержании первого романа рассказала Хэдли Ричардсон-Хемингуэй-Моурер Карлосу Бейкеру, процитировано в Джойя Дилиберто «Париж без конца: подлинная история первой жены Хемингуэя» (Gioia Diliberto, Paris Without End: The True Story of Hemingway's First Wife, 2011 Edition, New York: Harper Perennial, 2011), стр. 133. Кроме того, первый роман Хемингуэя мог быть весьма романтичным, по крайней мере по словам самого автора: десятилетия спустя в «Празднике, который всегда с тобой» Хемингуэй окружил этот злополучный роман тонким сияющим ореолом, заявив, что писал его, когда «у меня была юношеская лирическая легкость, такая же обманчивая и хрупкая, как юность». (Ernest Hemingway, A Moveable Feast: The Restored Edition, New York: Scribner, 2009 г., стр. 71). Раздражает смутное упоминание о возможном сюжете недописанной книги, содержавшееся в еще одном письме 1921 г. В нем Хемингуэй сообщал Хэдли, что в романе описаны «настоящие люди, которые говорят то, что думают» (приводится по Питер Гриффин, «Вместе с юностью: Хемингуэй, ранние годы»; Peter Griffin, Along with Youth: Hemingway, The Early Years, Oxford: Oxford University Press, 1987 г., стр. 169).
49
Невозможно выяснить точное содержание писем Хемингуэя к Хэдли, относящихся к этому периоду: она утверждает, что сожгла их, когда разрушился их брак (Джойя Дилиберто, «Париж без конца: подлинная история первой жены Хемингуэя» (Gioia Diliberto, Paris Without End: The True Story of Hemingway's First Wife, 2011 Edition, New York: Harper Perennial, 2011), стр. xix. Собрание писем между этими двумя могло быть внушительным: одна только Хэдли написала почти 200 писем Хемингуэю с ноября 1920 г. по начало сентября 1921 г., и он сохранил их (Сандра Спаньер, «Вступление главного редактора к изданию», «Письма Эрнеста Хемингуэя, том I, 1907–1922 гг.», под ред. Сандры Спаньер и Роберт У. Трогдон; eds. Sandra Spanier and Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, Volume I, 1907–1922, Cambridge: Cambridge University Press, 2011, стр. xxiii-xxiv).
50
«Мы все еще не…»: письмо Хэдли Ричардсон Эрнесту Хемингуэю, без даты, написанное примерно в конце августа 1921 г. Из собрания Эрнеста Хемингуэя, библиотека и музей Джона Ф. Кеннеди.
Но если уж Хемингуэю предстояло взяться за столь необходимое ему выдающееся произведение, прежде всего ему самому требовалось оказаться в обстановке, более располагающей к появлению музы. В то время он сначала пользовался квартирой старшего брата Билла Смита И. К., работающего в сфере рекламы, потом сменил ряд пансионов. Хэдли также останавливалась в них, когда приезжала в Чикаго; там она и познакомилась с Хемингуэем. Влечение между ними вспыхнуло почти сразу, хотя она и была восемью годами старше его. Хемингуэю нравились ее рыжие волосы и то, как Хэдли играла на пианино; она считала его «громоздким, неуклюжим и мужественным» [51] . Они обменялись прозвищами. В компании общих друзей Хемингуэй был известен как Оинбоунз, Несто, Хемингстайн и Уэмедж. Хэдли звала его Эрнистоиком, а он ее – Хэш. Даже квартира получила прозвище Домицилий.
51
«Громоздким, неуклюжим…»: Хэдли Хемингуэй-Моурер, процитировано в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 75.