все сердца разбиваются
Шрифт:
— Джон, — прошептал Шерлок, снова закрыв глаза. Он не шевелился и почти не дышал, пока его бережно брили, не оставляя порезов, но задерживаясь лезвием на мгновение там, где под тонкой кожей пульсировала кровь.
С легким, пластмассовым звуком бритва упала на пол. Невидимые руки все еще изучали его кожу, скользили по лицу, поднимаясь к вискам. Невидимое тело прижалось сзади так тесно, что Шерлок не удержал жалобный стон.
— Ах…
Он прикусил губу, сморщился, когда его обхватили поперек груди, накрыли сердце руками. Нечестно, нечестно… Никак не справиться с тем, что рвется с губ низким,
— Прошу…
Ниже, крепче, сильнее. Распластался, прижался к спине, сжал ребра руками, поцеловал в плечо — Шерлок вздрогнул от поцелуя, как от жестокого удара. Посмотрел в зеркало, пытаясь понять, поверить — и встретился со взглядом голубых глаз.
— Почему так долго? — спросил у Джона.
— Решался.
— Решился?
— Да.
Больше разговоров не было. Джон схватил его за плечи, развернул к себе, они попятились из ванной, не расставаясь ни руками, ни взглядами; спотыкаясь, ударяясь о стены и дверные косяки, держась друг за друга, чтобы не потерять равновесие…
Лестница была непреодолима.
Легли на ковер в гостиной, сплелись руками-ногами, грудь к груди, их сердца перестукивались друг с другом, заключенные в одиночные камеры, одиночные грудные клетки. Остановились каминные часы. Тишина была оглушительной и прекрасной.
Шерлок удивился, когда Джон поцеловал его в губы — хотя это было логичным развитием событий; все равно удивился и на мгновение замер, прежде чем шевельнуть губами, коснуться языком, нетерпеливо, неумело. Джон накрыл его собой, лежал на нем, как во сне, вот только во сне не было этой приятной тяжести, этого жара, этого сумасшедшего запаха — любви и пота.
Не было во сне и этой скручивающей внутренности паники. Долгое время Шерлок был неприкасаемым, и вот теперь все стало по-другому, и всего этого было слишком много. Слишком сильно. Слишком хотелось…
Джон замычал, когда поцелуи Шерлока превратились в укусы. Отстранился, глядя тревожно из-под светлых, нахмуренных бровей. Шерлок улыбнулся ему, прикрыв глаза. Он был словно под действием наркотика; все плыло, исчезало, он падал куда-то, с огромной высоты, падал, раскинув руки, и это было так не похоже на полет… выдохнув, Шерлок потянулся к Джону, схватился за его плечи, притягивая к себе, обратно. Джон принялся целовать его шею, скользнул языком в ложбинку на груди, потом вдруг — совершенно невозможно! — прихватил губами сосок, сжал чуть крепче. И Шерлок закричал, дернулся, это было слишком, слишком! Все его тело сотрясала дрожь, будто вдруг началась лихорадка, будто он оказался заражен неизвестной болезнью. Симптомы: учащенное сердцебиение, затрудненное дыхание, дрожь, спазмы, повышенная тактильная чувствительность. Джон оставлял следы каждым поцелуем, каждым прикосновением, даже если он едва касался, это было слишком, слишком!
Шерлок обхватил его ногами, скрестил на ягодицах, прижимая к себе. Возбужденный, горячий, напряженный — Джон закатил глаза, когда Шерлок двинул бедрами, усилив трение. По шее Джона стекала капля пота, Шерлок заворожено следил за ней взглядом, двигаясь под Джоном все быстрее. Капля сорвалась и упала.
Джон дышал, открыв рот, и запрокидывал голову, чтобы тут же снова уткнуться носом Шерлоку в шею, кажется, для него это тоже было слишком. Слишком восхитительно. Шерлок поймал его взгляд и просунул руку между их телами, направляя, указывая. Джон изумленно охнул, и Шерлок охнул тоже, почувствовав прикосновение горячего и твердого, там, где он сам себя не касался.
Джон застыл над ним, удерживаясь на вытянутых руках, напряженно дрожащих. Шерлок ждал крылья, но они не появились. Вместо этого Джон начал двигаться, и Шерлок тоже — ему навстречу, и глубоко внутри пульсировало, тянуло, вздрагивало и разливалось сладостью, тягучей и плотной.
Джон закричал, зажмурившись и содрогаясь, Шерлок положил руку ему на затылок, и в следующем поцелуе наконец-то долетел до земли, разлетевшись на тысячу сверкающих осколков, взорвавшись, как сверхновая, и забрызгав молочными каплями плоский живот Джона.
Потом, спустя пару секунд, Джон скатился с него, устроившись рядом. Шерлок повернулся на живот, подложив диванную подушку под пах — там все еще было слишком чувствительным. Спина горела — Шерлок натер кожу до красноты ворсом ковра, но это было совершенно незначительной деталью. Шерлок уткнулся лицом в сгиб локтя, спрятался, мучаясь стыдом и истомой — ему было хорошо, непозволительно хорошо, и он собирался продлить это ощущение, любым путем.
Джон гладил ему спину кончиками пальцев. Становилось все спокойней и легче. Шерлок уже погрузился в сон, когда Джон пробормотал тихонько:
— Я твой проводник. Проводник твоего света.
*
Шерлок закричал и сел рывком, дернулся от прикосновений, начал отбиваться, отползать в сторону, но его обняли и держали крепко. Шерлок выровнял дыхание, отстранился, пытаясь сохранить лицо.
— Это… это ничего, — пробормотал он, не глядя на Джона. — Так бывает.
— Страшно? — спросил Джон шепотом. Шерлок вскинулся, собирался огрызнуться, но в полумраке лицо Джона казалось спокойным и сонным, не выражало ни жалости, ни насмешки.
— Самое плохое — засыпать, зная, что это снова произойдет. Просыпаться уже не страшно. Кричу по инерции. Надеюсь, тебя это не смущает.
— Я ведь не сплю, так что ты меня не разбудишь.
— Повезло нам, — с кривой усмешкой сказал Шерлок, снова закрывая глаза.
Джон взял его за руку.
Он не сказал ничего, не стал обещать или утешать, просто держал его руку, пока Шерлок не заснул.
А проснулся уже утром, в залитой солнцем гостиной. Джон оставил его на ковре, только укрыл пледом. Видимо, миссис Хадсон решила проблему с отоплением, потому что Шерлок больше не чувствовал холода. Он долго потягивался, то закрывая глаза, то щурясь на солнце. Слушал, как Джон гремит посудой на кухне (обжора), как что-то напевает себе под нос, жутко фальшиво.
Жизнь вернулась на Бейкер-стрит.
Глава 6.
— Дело вот в чем…
Женщина уткнулась взглядом в его резюме, и Шерлок сжал зубы, ожидая, когда она соизволит договорить. Невероятно! Он будет долго смеяться, если она скажет: «мы вам позвоним». Долго, долго смеяться.
Укол неуверенности оказался неожиданно острым. Шерлок не чувствовал ничего подобного прежде. Он был хорош, и знал, что хорош. Даже когда его рука тряслась слишком сильно, чтобы он мог наложить элементарный шов, в глубине души он понимал: это не его вина, он-то идеален.