Всемирный разум
Шрифт:
Мозг – прогнозирующее устройство
Основополагающая идея: всю нашу сознательную деятельность определяет ключевой механизм, для обозначения которого Хокинс применяет термин прогнозирование . «Прогнозирование, – утверждает он, – это нечто большее, чем одна из способностей мозга. Это главная функция неокортекса и опора нашего интеллекта» [82] .
В процессе такого прогнозирования высшие отделы мозга, отвечающие за абстрактное мышление и концептуализм, посылают сигналы низшим отделам, сообщая им, какую информацию следует получать из внешнего мира. Когда вы тянетесь к дверной ручке (пример, приводимый Хокинсом), то двигательная зона коры головного мозга прогнозирует, в каком месте пространства эта ручка должна находиться, и направляет вашу руку строго в определенном направлении. Как только пальцы коснутся ее, нервная
Казалось бы, все вышеизложенное противоречит принципу интуитивности мышления, однако анатомия подтверждает идеи Хокинса. В различных частях мозга насчитывается в 10 раз больше нервных волокон, проводящих сигналы сверху вниз, чем в обратном направлении. Иными словами, предполагаемое событие вызывает вдесятеро более значимую активность нервов головного мозга, чем реально происходящее. Можно держать пари, что прогностическая деятельность мозга составляет основную часть нашего сознательного опыта [85] .
Из этого, в частности, следует, что имплантированное в мозг устройство могло бы перехватывать прогностическую информацию и в процессе обработки «сырых» данных соотносить их с ней.
Скрытая память и восприятие
Как уже упоминалось выше, термины память и восприятие – своего рода ярлыки, условные наименования, помогающие классифицировать то, что происходит в нашем сознании. Между тем, Хокинс показывает, что эти явления коренным образом связаны с тем же фундаментальным механизмом, о котором мы сейчас говорим. Поняв, что восприятие чего-либо (например, дверной ручки) в значительной мере определяется содержанием памяти, пора разобраться в том, каким образом воспоминание может проявляться в виде восприятия.
Подумайте о своем доме. Вы не можете вспомнить его весь целиком, и поэтому должны мысленно как бы обойти и увидеть его. Такое мысленное рассматривание активирует ту же зрительную часть мозга, которая действовала бы, если бы вы действительно видели дом. Чтобы проверить, верно ли данное утверждение, попробуйте в уме пересчитать одновременно дверки шкафов в вашей кухне и источники света в гостиной. Вряд ли вам это удастся. Скорее, вы будете мысленно переключаться между комнатами – и, вероятно, в быстром темпе. Попробуйте также вспомнить номер телефона в том доме, в котором выросли. Наверное, вы услышите в глубине сознания цифры – как если бы кто-то произносил их вслух. Точно так же вы помните, где находится ваша машина, потому что «видите», в каком месте оставили ее на улице. Иными словами, если дело касается работы сознания, то воспоминания становятся впечатлениями.
Однако ставить между ними знак равенства все же нельзя. В практическом отношении это явления различного свойства. Для нас важно то, что обе эти разновидности ментальной активности осуществляются благодаря одному и тому же механизму умственной деятельности, который Хокинс называет прогнозированием. К тому же он утверждает, что с оным связаны и другие виды работы, которую ведет наше сознание. Если это действительно так, то никакая умственная деятельность не может мешать применению мозговых имплантов: вопрос – только в определении соответствующих алгоритмов. Конечно, как мы уже видели на примере электроэнцефалографии и функционального магнитно-резонансного сканирования, алгоритмы, основанные на схемах соответствия (pattern-matching algorithms), весьма далеки от представления всего спектра умственной деятельности. Нам нужны более совершенные. В главе 6 рассмотрим те, которые основаны на концептуальных моделях деятельности мозга, а также поговорим об электродах, требующихся для получения детальной информации об активности отдельных нервных клеток. Мы должны, наконец, перейти к настоящим мозговым имплантам, оставив в прошлом сенсоры, устанавливаемые поверх черепной коробки.
Глава шестая. Без связи с миром, или Самый одинокий человек
Этот денек в лесах Северной Калифорнии выдался прохладным. После обеда мы, по приглашению наших наставников, снова собрались и теперь сидели перед ними полукругом. Нам было сказано, что пора перейти к следующей части занятий. По словам организаторов семинара, она должна была «касаться одежды» и «носить опциональный характер».
«Что-что?»
«Раздеваться?»
Все в нашей группе застыли, как кошки при виде собак. Никто не двигался. Никто ничего не говорил. Я заметил, как некоторые изумленно глядят друг на друга.
Однако слова «опциональный характер» наши наставники подчеркнули особо. Это значит, никто ничего не обязан делать. Каждый совершенно свободен в выборе.
Я мысленно сказал себе: «Ну уж нет».
Но затем подумал: «Хотя, если кто-то еще решится…»
И снова сказал себе: «Нет, ни за что! Выбрось это из головы».
Как услышать то, о чем безмолвно говорит наш мозг?
Рассматривая методы сканирования головного мозга, приходится признать: последний все еще многое скрывает. В главе 2 мы говорили о том, что электроэнцефалография (EEG) и функциональное магнитно-резонансное сканирование (fMRI) способны улавливать наши мысли весьма ограниченным и специфическим образом. И эти методы дают картинку с низким разрешением [86] : будто исследователи пытаются анализировать происходящее на вечеринке, находясь в соседней комнате и записывая доносящиеся до них отдельные голоса ее участников, звучащие то выше, то ниже. Используемые алгоритмы также не могут дать общей картины – они соотносятся с нейронными паттернами, соответствующими установленным схемам поведения, и не более того. За пределами машинного понимания остается основная работа сознания – глубокие переживания, чувства, внутренний монолог человека с самим собой. Даже если вам на голову нахлобучат шлем для энцефалографии или силой запихнут в кабинку магнитно-резонансного сканера, бояться того, что ваши потаенные мысли выйдут наружу, не стоит.
Чтобы продвинуться вперед, нам нужны две вещи: более высокий уровень «разрешения» и лучшие алгоритмы. Первая задача требует проникнуть глубже внутрь черепной коробки – чтобы, образно говоря, расслышать, как нейроны говорят на своем языке. Для решения второй необходимы более совершенные алгоритмы, способные преодолеть существующие барьеры на пути к получению интересующих нас данных. Как мы уже видели, недостаточно просто соотносить X с Y. Новые алгоритмы должны базироваться на более глубоком понимании мозговой деятельности.
В настоящее время ученые уже могут проникать в более глубокие области мозга и моделировать его активность, выявляя те алгоритмы, которые мы имеем в виду. Весной 2009 года я встречался с Филом Кеннеди (Phil Kennedy), изучающим закономерности возможного взаимодействия между человеческим мозгом и компьютером (brain-machine interfaces). Цель исследования – расшифровать внутреннюю речь людей, из-за мозгового удара (locked-in people) потерявших способность говорить. Этот ученый возглавляет компанию Neural Signals, Inc. [87] , расположенную в одном из пригородов Атланты.
Потеря речи вследствие мозгового удара – это, вероятно, самое ужасное, что с человеком может произойти. Причиной этого расстройства служит нарушение нервной деятельности в одной из старейших (в эволюционном отношении) областей головного мозга – в стволе, передающем двигательные команды. Жертва полностью сохраняет сознание и все ощущения, но вынуждена существовать в оболочке полностью обездвиженного тела. Такой человек не можете ни ходить, ни говорить, ни есть. В столь жестоком положении оказался Жан-Доминик Боби (Jean-Dominique Bauby), французский журнальный редактор, получивший мозговой удар в 1995 году в возрасте 43 лет. Он написал об этом книгу, используя частично уцелевшие возможности левой половины своего тела: под его контролем оставался один лишь левый глаз. Его помощники указывали на ту или иную букву на доске перед ним, выделяя одну за другой, а Жан-Доминик, мигая глазом, как бы говорил «вот эта». Таким образом и были созданы его мемуары « The Diving Bell and the Butterfly» [88] , опубликованные в 1997 году. Автор умер от пневмонии через два дня после их выхода в свет.