Всеобщая история кино. Том 4 (первый полутом). Послевоенные годы в странах Европы 1919-1929

Садуль Жорж

Эта история не воспринималась как мелодрама. В ней была истинно «неореалистическая» достоверность. Снимал картину А. Москвин [192] . Художником был Е. Еней. Выйдя почти одновременно с «Чертовым колесом», фильм «Катька — Бумажный ранет» сегодня кажется гораздо совершеннее потому, что, если в нем и нет блистательных новаторских поисков, он с редкостной силой показывает повседневную жизнь страны в эпоху нэпа, в разгар экономического кризиса. Герои фильма не сводятся к простым силуэтам, а, напротив, наделены плотью и кровью, человеческой теплотой. Сложная психология безработного, роль которого отлично сыграл Ф. Никитин, раскрыта с необычной

для немого кино достоверностью. Фильм имел большой зрительский успех и утвердил Эрмлера как режиссера.

192

Вместе с Е. Михайловым. — Примеч. ред.

Следующий свой фильм, «Дом в сугробах» (1927), Эрмлер снимал один по сценарию Б. Леонидова. Режиссер определил его как психологическую драму, как конфликт, в который вовлечены обитатели трехэтажного жилого дома. Внизу жили рабочие, выше — спекулянты, а на третьем этаже — музыкант (Ф. Никитин). Вначале он выступал против революции, потом увлекся новыми веяниями, особенно после того, как рабочие помогли его больной жене, а сам он выступил на концерте для красноармейцев. От этого фильма сохранились только три из шести частей, и сегодня очень трудно судить о психологической перестройке героев произведения, изобилующего специфическими подробностями: например, женские батальоны роют траншеи в промерзлой земле; музыкант сжигает свою мебель, чтобы согреть комнату, где лежит его больная жена.

Свой следующий фильм, «Парижский сапожник» (1927), Эрмлер определил как «фильм о борьбе, о морали и любви комсомольцев, вызвавший среди них широкую дискуссию». Это было в какой-то степени возвращение к теме, затронутой в «Катьке — Бумажный ранет», притом, однако, что действие перенесено в совершенно иную среду, так как события в этой драматической комедии развиваются в маленьком, по-провинциальному сонном поселке. Сюжет, придуманный Ф. Никитиным [193] (в «Парижском сапожнике» он играет роль глухонемого), сводится к следующему:

193

Сценарий написали И. Никитин и Б. Леонидов. — Примеч. ред.

«Девушка-комсомолка Катя (В. Бужинская) забеременела от молодого парня, тоже комсомольца, Андрея (В. Соловцов), уверяющего ее, что «любовь есть простое соитие двоих, что бы там ни говорили мелкие буржуа». Дружок Андрея, проходимец Мотька (Я. Гудкин), распространяет по его наущению слух, что у Кати было одновременно четверо возлюбленных. Сплетня разнеслась по поселку, и отец выгнал Катю из дому. За нее, однако, свидетельствует влюбленный в Катю глухонемой «парижский сапожник» Кирик, преодолевающий сопротивление бюрократа Колобова, секретаря ячейки (С. Антонов).

Катя возвращается в коллектив, а окончательно разложившегося Андрея исключают из комсомола».

После появления титра «Кто виноват?», мы видим бюрократа, протирающего стекла своих очков. И этот «незаконченный» финал вызвал оживленные споры среди зрителей, во многом содействуя успеху фильма. «Неореалистические» жизненные подробности были столь же уместны, что и в «Катьке — Бумажный ранет», но психология персонажей здесь гораздо богаче нюансами. Замечательно исполнение Ф. Никитиным роли глухонемого, тайно влюбленного в героиню.

Последним немым фильмом Эрмлера стало произведение исключительное, в котором не вполне определенные эстетические поиски сочетались с очень живым вкусом к социальной психологии.

«Я снимал свои первые фильмы, — рассказывает Эрмлер, — почти

инстинктивно. Следовало ли непременно видеть в них экспрессионизм или импрессионизм? Этого я не знал. А потом я помешался на Фрейде, книги которого произвели на меня большое впечатление. Влияние психоанализа особенно сказалось на «Обломке империи». Я пересмотрел его спустя четверть века, в Брюсселе, в 1956 году. Я был настолько далек от него, что воспринял фильм так, словно он сделан не мной, а кем-то другим. Начало мне очень понравилось. Но финал показался ужасным. Я готов был отхлестать себя по щекам… Ведь я хотел подчинить ритм движения рук рабочих припеву «Интернационала»! И что оказалось в итоге… Полная неудача!»

Верно, конечно, что последняя часть «Обломка империи» (1929; во Франции — под названием «Человек, который потерял память») оказалась довольно слабой, хотя в ней прозвучала сатира на некоторые явления эпохи (начало первой пятилетки). Но остальные части картины Эрмлера, безусловно, первоклассные. Они — итог психологического кинематографа (немого), который всегда интересовал Эрмлера.

«Бывший рабочий, унтер-офицер и георгиевский кавалер Филимонов (Ф. Никитин), тяжело контужен в конце империалистической войны и полностью теряет память. Проходит много лет. Однажды в вагоне поезда Филимонов видит свою жену. Это пробуждает его память, и он решает поехать в Петербург разыскать жену и хозяина, чтобы устроиться на работу. Но вместо Петербурга перед ним Ленинград; завод принадлежит рабочим, а жена (Л. Семенова) вышла замуж за культработника (В. Соловцов). Долгое время Филимонов не может понять происшедших изменений, и рабочие помогают ему осознать, что при Советской власти он, как и они, — хозяин завода».

В фильме, сценарий которого написан Ф. Эрмлером совместно с К. Виноградской, важнее всего глубокое проникновение в психологию героя. Замечательна операторская работа Е. Шнейдера. Запоминается прожектор, прощупывающий широкое заснеженное пространство, ночь воспоминаний, быстрый монтаж в эпизодах современной жизни, новый Советский Союз. Великолепно оформление Е. Енея, а образ, созданный Ф. Никитиным, богат нюан-сировками.

«Я не думаю, что фильмы С. М. Эйзенштейна оказали на меня прямое влияние, — говорит Эрмлер, — но до «Великого гражданина» (1937) я не посмел показать ни один из своих фильмов без предварительного его одобрения и благословения. Так, я показал ему первый вариант «Обломка империи». И как же он меня разругал! Мне было так горько, как если бы меня приговорили, например, к пятнадцати годам тюрьмы. Я отложил фильм и снова начал съемки, обновив материал на три четверти, а снятое раньше уничтожил…».

Эрмлер больше чем кто-либо другой ориентировал кинематограф в Ленинграде (раньше там увлекались масштабными историческими постановками) на социально-психологическую тематику, присущую ему на протяжении всего блистательного периода 30-х годов и отличающую его от эпического стиля московских кинематографистов. Так в 1939 году полагал Эйзенштейн.

К анализу творчества этого гениального кинорежиссера, завоевавшего своим «Потемкиным» для молодого советского кино всемирное признание, мы сейчас и приступим.

Глава XLV

С. М. ЭЙЗЕНШТЕЙН

Сергей Михайлович Эйзенштейн родился 23 января 1898 года в Риге, в роскошном доме, расположенном в красивом районе города, выросшего на перекрестке двух цивилизаций — славянской и германской. Его отец, по происхождению немец, православный, был городским архитектором. Он женился на русской девушке из купеческой семьи и, принадлежа к богатой буржуазии крупнейшего латвийского города, пожелал, чтобы гувернантки из Германии, Франции и Англии научили сына соответственно немецкому, французскому и английскому языкам.