Встречи на Сретенке
Шрифт:
– Не понимаете?
– тихо спросил сидящий напротив него капитан и прошелся по Генке брезгливым взглядом.
– Ни черта!
– Завтра поймете... Под пулями.
– Не знаю, как другим, а нам это не впервой. Мы в штабах не отсиживались, - отпарировал Генка, и ему нельзя было отказать в наблюдательности: капитан, и верно, был похож на штабника. Потом с улыбочкой поинтересовался: - А вот вы за какие такие подвиги в нашу компанию попали?
– Рассчитался с мерзавцем вроде вас, - спокойно и так же тихо ответил капитан.
Генка вскочил, ударился головой о потолок, матюкнулся, и всем показалось, что он бросится сейчас с кулаками на капитана, но удержался и только процедил угрожающе, с кривой усмешечкой:
– Знаешь, капитан, я к таким ласковым прозвищам не привык.
– А вы привыкайте, - спокойно бросил капитан, затем, обернувшись к остальным, добавил: Словцо-то какое выдумал - потоптал. А невдомек было, что девушка эта в армию, на фронт пошла ему же помогать, его раны перевязывать... Может, и полюбить его хотела, а он... в лес и потоптал... Подлость!
Генка окинул всех вопрошающим взглядом, стараясь угадать реакцию. Подполковник, лежавший в углу, видно, дремал, молоденький лейтенант стыдливо опустил глаза, Володька бросил недокуренную цигарку в сторону Генки и прохрипел:
– Знал бы, не взял табаку у тебя ни крохи. Один такой тип сейчас в госпитале коряжится.
– По вашей милости в госпитале-то?
– спросил капитан, улыбнувшись.
– По моей...
– Понятно, - и капитан вроде участливо посмотрел на Володьку.
– Что вы, ребята? Что вы? Ведь сама в лес меня потащила... Ладно, завтра в бой вместе идти, ссориться нам ни к чему.
– Генка говорил растерянно. Не ожидал, видно, общего осуждения.
Володька после участливого "понятно", сказанного капитаном, расположился к нему и подвинулся ближе. Капитан протянул руку.
– Ширшов Иван Алексеевич.
Володька крепко пожал руку и тоже представился. Они помолчали, потом капитан наклонился к Володьке.
– Вот вы сказали, что от большого ума сюда не попадают. Может быть, - он задумался.
– Я поначалу тоже так думал: погорячился, безрассудно поступил. А потом поразмыслил - нет, правильно...
– А за что вы?
– спросил Володька осторожно, добавив: - Если не хотите, не рассказывайте.
– Тайны никакой нет... Представляете, сижу в блиндаже, слушаю доклад командира взвода разведки, и вдруг выстрелы! Выбегаю, перед строем немцев, которых разведчики приволокли, стоит какой-то пьяный майор, причем не из нашей части, хлопает из пистолета поверх голов, чуть ли не пилотки с них сбивает... Один здоровый рыжий немец мундир рванул, хрипит: "Шиссен, сволошь!" Я к майору: "Прекратите безобразие! Нечего над пленными издеваться!" За руку хватаю, пытаюсь пистолет вырвать, а он уже мало что соображает и... в меня. Промазал. Ну тогда я... из его же пистолета...
– Насмерть?
– спросил Володька.
– Нет, к счастью. Ранил.
Как ни тихо говорил капитан, Генка услышал и, усмехнувшись, процедил зло:
– Самосуд, значит? Хорош штабник! А не подумал, капитан, что у этого майора, может, семья немцами загублена или еще что...
– Ничто не дает права издеваться над безоружным. Есть соответствующие приказы в отношении военнопленных.
– Приказы?
– насмешливо повторил Генка.
– А они, гады, не издеваются над нашими? Уж больно добренький вы, капитан. А "Убей его!" разве забыли?
– В бою, старший лейтенант. В бою!
– отрезал капитан Ширшов.
Разговор на этом заглох... Пожилой подполковник, умученный маршем более других, закрыл лицо воротником шинели и ни на что не реагировал. Лейтенантик с розовым личиком, назвавшийся Вадимом, сидел в углу, сжавшись комочком, и неумело докуривал цигарку, часто покашливая, и в разговор не вступал, занятый, видимо, своими мыслями, пока капитан Ширшов не спросил его:
– Вы, наверное, недавно в армии?
– Да, всего полгода...
– Что же натворили?
– мягко задал вопрос капитан.
– Я? Не спрашивайте! Такая получилась история, - Вадим махнул рукой и еще больше вжался в угол землянки.
– История!
– усмехнулся Генка.
– Струсил небось, вот и вся история.
– Нет, не струсил!
– почти вскрикнул Вадим, приподнявшись, а потом добавил угасшим голосом, опять вжимаясь в угол: - Хуже, я приказ не выполнил.
– Хорош, голубчик!
– воскликнул Генка.
– Почему же не выполнили?
– спросил капитан, невольно убирая мягкость в голосе.
– Он... он показался мне... явно преступным...
– не совсем уверенно произнес Вадим.
– Без году неделя как в армии, а уже ему показалось, - с издевкой сказал Генка.
– Да, показалось, - увереннее повторил лейтенант и обвел всех взглядом. Понимаете ли, мой взвод посылают в наступление первым, причем только мой взвод... А до нас батальон наступал и... весь на поле остался... Разве это не преступно?
– В штаны наложил, ясно, - пренебрежительно бросил Генка.
– Говорю, не струсил я!
– Вадим покраснел, голос его дрожал.
– Я ротному сказал - один пойду, а людей не поведу. И пошел бы...
– Фазан ты... Раз приказ такой дали, значит, какие-то соображения у начальства были. Может, ты своим взводом отвлечь внимание немцев должен был или еще что... Скажи, струсил, - Генка глядел презрительно.
– Нет! Честное слово, нет!
– почти вскрикнул Вадим.
– Вот увидите завтра.
– Завтра...
– пробурчал Генка.
– Завтра трусить не придется... Завтра только вперед.
– Он сжал пальцы рук, и блеск его нагловатых глаз потух.
И всех прихватило этим "завтра"... Представилось запорошенное мокрым снежком поле, на котором будут они как на ладони, и страшная жгучая команда "вперед", не оставляющая надежд. Володька завернул еще цигарку и жадно затянулся. Вадим побледнел. Заворочался в углу немолодой подполковник. Смачно сплюнул Генка. Хрустнул пальцами капитан. Стало тихо, тихо... Эта тишина была неприятна, она угнетала, и потому, когда капитан Ширшов сказал, что неплохо бы подумать, как будут они действовать завтра, все облегченно вздохнули, а Генка сразу кинулся в спор: