Встречи на Сретенке
Шрифт:
В другом письме Юлька писала, что, на ее беду, понравилась она одному майору, человеку, на ее взгляд, нехорошему, и что если его ухаживания не прекратятся, то придется просить о переводе в другое подразделение. Это встревожило Володьку еще больше, ведь "другое подразделение" могло обернуться передовой.
После того письма Юлька долго молчала, и Володька не знал, что и думать, ходил мрачный, все валилось из рук. Занятия со взводом разведки, увлекшие его поначалу, стали тяготить и надоедать... Когда он возвратился в свою часть, ему предложили на выбор либо роту, либо взвод разведки. Володька взял взвод, точнее, его остатки. В боях на участке Сытьково - Бутягино взводу не пришлось быть в деле, и сейчас он, помня свою разведку на Овсянниково, в которой только чудом удалось добраться до немцев и захватить "языка", усиленно занимался с ребятами. Каждую ночь ползали они на имитированную оборону противника, сделанную по всем правилам - и с проволочными заграждениями, и минами, и консервными банками. Раздобыли трофейные немецкие осветительные ракеты. Их запускали бойцы, изображающие противника... Целую неделю не удавалось им скрытно, не обнаружив себя, подобраться к "противнику". Долго не могли научиться бросать ножи и много переломали немецких штыков, хрупкая сталь которых не выдерживала неудачных бросков. Многое приходилось осваивать самим, так как не все было в руководствах и инструкциях. И вот эти занятия после последнего письма Юлькиного Володька стал проводить вяло, без прежнего напора.
Жили они в лесу, километров шестьдесят от передовой... Недалеко находились две деревеньки, но ходили туда редко, да и незачем - молодух не было, одни старики да старухи... Кормили неважно, но с этим мирились и те, кто побывал на передовой, и те, кто прибывал на пополнение из госпиталей, знали: лучше любой недоед, чем передний край, куда можно попасть за два ночных перехода. Но бригада пополнялась медленно, и вряд ли раньше зимы попадут они на фронт. В лесу обжились, устроили большие землянки с двойными нарами, обзавелись печурками - живи не тужи.
Пивная кружка с пеной у Володьки вышла неплохо. Некоторая небрежность акварельных мазков, сделанных неумелой пока левой рукой, даже пошла на пользу. А вот с текстом он намучился, буквы получились кривоватые, края неровные... Ладно, сойдет, подумал Володька и, завернув ватман, направился в "Уран" к Толику.
Тот стоял за буфетной стойкой в белом халате с очень серьезным и деловым видом.
– Принес?
– Держи, - протянул Володька сверток.
Толик развернул, расправил лист, посмотрел.
– Порядок... Спасибо. Я наливаю тебе?
– Валяй.
Володька оперся о стойку и стал тянуть пиво. Оно было действительно холодное и свежее, как он и написал в рекламе. Народа почти нет, и они могли поговорить.
– Ты и на фронте поварил?
– спросил Володька.
– Нет, не вышло... В стрелковую роту запихнули. Думал, уже хана, живым не выйти, но потом ротный в ординарцы взял, ну и кормил я его. Однажды батальонный зашел, попробовал моего варева - забрал к себе. Там уже полегче, но все равно два раза долбануло. Первый - легко, в санбате отлежался, а второй раз осколком... Еще налить?
– Налей, - согласился Володька, подумав, сколько же кружек отвалит Толик за работу.
Отвалил три, а потом сказал, что ему в подсобку надо. Они попрощались, и Володька вышел на улицу... Пиво немного ударило в голову, домой идти не хотелось, и он зашагал к Сретенским воротам, а оттуда вниз по бульвару к Трубной...
Того удивления Москвой, какое было в сорок втором, Володька не ощущал. За месяцы госпиталя уже свыкся с мыслью, что отвоевался и что вернется в родной город, но бродить по московским улицам было приятно. Вот и Рождественка напомнила институт, экзамены. Может, зайти? Но кольнула мысль о Тоне, и он прошел мимо.
За Петровскими воротами, около Никитских, у "деревяшки" толпился разный люд. Володька остановился, раздумывая, но тут подъехал к нему какой-то оборванный, замухрышистый тип, уперся в Володьку долгим немигающим взглядом. Он подумал, может, знакомый какой, но пока не узнавал, внимательно вглядываясь в лицо человека, так пронзительно и неприятно уставившегося на него.
– Помрешь скоро, лейтенант, - вдруг прохрипел тот, и в голосе всплыло что-то далекое, знакомое.
Володька вздрогнул, не владея собой, он выдал прямым ударом в лицо этому типу... Тот отлетел к стене "деревяшки" и упал. Теперь Володьке стало стыдно псих, наверно, или контуженный, - и он подошел к упавшему.
– Ненормальный ты, что ли? Чего порол?
– Струсил, лейтенант... Наконец-то страшок в твоих глазах увидел. Не узнаешь?
– осклабился тот, продолжая лежать.
– Не узнаю, - пробормотал Володька, хотя опять что-то знакомое почудилось в голосе.
– Куда тебе всех нас запомнить? А я вот век тебя не забуду.
– Ладно, вставай, - протянул Володька руку.
– Сто граммов поставишь? Тогда встану, - не принял он Володькиной руки. И напомню тебе кое-что.
– Поставлю, черт с тобой. Поднимайся!
Тот взял Володькину руку, встал.
– Гони монету на стопку, или пойдем вместе.
– Пить я с тобой не буду. Держи, вынул Володька тридцатку и червонец.
– Брезгуешь, значит?
– тот взял деньги грязной, в какой-то экземе лапой. Так вот, командир, забыл небось, как гнал нас? Инвалид я на всю жизнь... Ясно было - захлебывается наступление, а ты все вперед и вперед... Вспомнил? Да куда там, тебе разве каждую серую скотину упомнить? Ты и за людей нас не считал.
– Врешь!
– взорвался Володька.
– - Где это было? Где? Отвечай!
– У вороны в гнезде, - зло бросил тот.
– Удаль свою показывал, форсун.
– Я всегда в цепи шел... Впереди шел. Говори, где это было?
– Да катись ты...
– выругался тот и вошел в пивную. Остановившись в дверях, обернулся и с ненавистью: - Все равно помрешь скоро, помяни мое слово, - и шмыгнул в помещение.
Когда Володька вынул папиросу и когда зажигал спичку, пальцы у него подрагивали. Вот так неожиданно, как бы из-за угла ударил его Ржев, если действительно этот тип из его роты. Не из взвода, конечно, своих он помнил до сих пор если не по фамилиям, то по лицам. Наверное, из другого взвода Володькиной роты, а тех ребят, разумеется, упомнить он не мог, просто не успел...
Володька пошел дальше к Пушкинской, и наконец вроде бы туманно стал вырисовываться в его памяти один случай в том первом их наступлении, как не мог он поднять командой какого-то залегшего бойца и пришлось ухватить его за шиворот, дернуть и сильным ударом стволом автомата в спину подтолкнуть... Обернувшись, тот огрызнулся: "Потише, командир, смотри..." - и блеснул глазами, в которых таилась угроза. Побежав дальше, Володька невольно ощутил холодок между лопатками и, оборачиваясь на ходу, увидел, как вырос куст разрыва рядом с тем бойцом... Но было в те минуты не до раненых, не до убитых. Рвал глотку Володька в крике "Вперед, вперед!" и бежал, бежал...