Встречи на Сретенке
Шрифт:
– Кончай трепаться! У тебя одно на уме, - возмутился Володька.
– Правильно, - согласился Костик.
– Только одно! А о чем мне сейчас думать? Как жить на гражданке буду? Что-то не хочется об этом, привык на войне часом жить...
– Он на минуту задумался.
– И знаете, ребятки, не скоро это у нас пройдет - часом-то жить...
Старшина Николай, четвертый их сосед, занимавший офицерскую должность и потому попавший в эту палату, сказал задумчиво:
– А жить-то надо будет... На войне, конечно, тяжело было и страшно, но ведь на всем готовом: сапоги прохудились - держи новые... У меня специальности никакой, десятилетка и армия. Учиться дальше не выйдет, родители старенькие, на их хлеба переходить совесть не позволит. Иногда представишь, и не по себе становится. Отвыкли мы, ребята, от нормальной жизни... У тебя, Володька, тоже специальности никакой?
– Да...
– вздохнул Володька.
Ему тоже садиться на материнскую шею нельзя, да и не прожить им вдвоем на ее зарплату.
– У меня, ребята, с этим делом проще... Заберусь в какое-нибудь селение заведующим медпунктом, погуляю годик, а там женюсь на какой-нибудь Марфушке с домом и огородом... И буду в тишине поживать, - мечтательно произнес Костик.
– Ребята, если не устроитесь, - валяйте ко мне в Армению. Всех устрою, всех переженю. Слово даю, - Артем обвел палату добрыми глазами.
– Правда, ребята... Сдружились мы тут, словно родными стали. Приму всех, место найдется
– Может, и махну к тебе, - сказал Николай.
– Стариков своих навещу, покажусь живым и махну. Климат у вас мягкий, одежи зимней не нужно.
– И ты, Володя, подумай, - повернулся к нему Артем.
– Подумаю...
Неподалеку от поворота Солянки на площадь Ногина шумела пивная "деревяшка", выплескивая гомон на улицу. Володька глянул через стекло, народу тьма. После встречи с Деевым хотелось промочить горло. Он постоял немного, облизывая пересохшие губы, но не зашел - кружка пива стоила двадцать два рубля шестьдесят копеек, - а направился к Спасоглинищевскому переулку, чтобы выйти к Маросейке, оттуда к Мясницкой, а там и до родной Сретенки рукой подать...
У Сретенских ворот он вошел в троллейбус и... увидел Майку!
Она сидела впереди, но он и со спины узнал ее. На ней было легкое платье без рукавов, и, судя по круглым открытым плечам, она пополнела еще больше.
Нет, у него не екнуло сердце, не участилось дыхание, но что-то все же произошло - ярко вспомнились мучительные сны на Дальнем Востоке, желание увидеть ее во время отпуска, танцы на школьных вечерах...
Майка обернулась на Володькин взгляд, увидела его, изменилась в лице, сразу поднялась и стала пробираться к нему. Володька тоже подался к ней.
– Володька, Володька, - радостно, с каким-то придыханием произнесла она, схватив его за плечи, - ты живой, живой... Как я рада.
Публика в троллейбусе повернулась к ним и начала глазеть.
– Выйдем возле "Урана", - сказала она и потащила его к двери.
Они вышли и быстро нырнули в Даев переулок, где было меньше народа. Остановились. И почему-то очень долго молчали. У Майки слегка дрожали губы и повлажнели глаза.
– Никого из наших не видела?
– спросил наконец Володька.
Она отрицательно помотала головой.
– Ну, как живешь?
– Хорошо, - сказала она.
– Мы все не о том, Володька. Не о том.
– Почему не о том?
– смутился он.
– Все это ерунда - кого видела, как живу... Главное, ты вернулся. И я... я так счастлива, Володька, - она схватила его руку.
– Ты никуда не торопишься?
– Куда мне торопиться, - усмехнулся он.
– Тогда пойдем, - она взяла его под руку.
– Куда?
– Все равно, куда. Хочешь, зайдем ко мне в Коптельский? Я там уже не живу, но ключи от маминой комнаты есть.
– Пойдем, - согласился Володька.
– Ты мирово выглядишь, - оглядел он Майку.
– Я говорила, что хорошо живу...
Она вдруг остановилась, опустила Володькину руку, странно так посмотрела и выпалила:
– Я хочу тебя поцеловать, Володька.
– Сейчас, на улице?
– не то удивился, не то испугался Володька.
– Именно сейчас и именно на улице, - рассмеялась Майка и, охватив его шею, притянула к себе, поцеловала крепким, но коротким поцелуем.
– Ну вот, победоносно взглянула она.
– Зачем это, Майя?
– спросил ошарашенный Володька.
– Мы же с тобой никогда не целовались, а мне давно этого хотелось. Вот и выполнила давнишнее желание.
– Она опять рассмеялась, глядя на смущенного Володьку.
– Мальчишка ты еще. Совсем мальчишка, хоть и прошел войну.
– Я не мальчишка, Майя, - придавая значительность своему голосу, сказал он.
– Брось! В двадцать пять лет мужчина - еще мальчишка. И не делай серьезного лица.
– Она шутливо похлопала его по щеке.
– Мальчик ты. Почти такой же, каким был в школе. Кстати, вспоминаешь школу?
– Редко...
– А я часто...
– задумчиво произнесла Майка, вынимая из сумочки пачку "Казбека".
– Бери.
– Давно не курил таких, - он взял длинную папиросу, достал трофейную зажигалку.
Остальную дорогу они шли молча. Майка крепко держала его под руку, прижимая к себе, и он чувствовал движение ее бедер, но это почему-то не волновало его. Когда повернули в переулок, Володьку вдруг будто что толкнуло. "Только с Майкой не встречайся", - всплыли Юлькины слова, и он непроизвольно отшатнулся от Майки, освободив руку. Она недоуменно посмотрела на него, и, чтобы как-то объяснить это, он полез в карман за носовым платком.
Майкин дом был вторым от Садовой, небольшой двухэтажный домик с облезлым фасадом.
– По-моему, ты был у меня раза два?
– спросила она, открывая ключом дверь в квартиру.
– Да, приносил какую-то книгу...
– Верно... Ну, проходи, - она впустила его в комнату.
– Здесь у мамы все по-прежнему. Садись, я сейчас приготовлю поесть.
Майка подошла к старому буфету, достала оттуда две банки консервов, хлеб, тарелки и рюмки. Потом долго чего-то искала.
– Была у мамы бутылка вина, но что-то не найду...