Встречи на Сретенке
Шрифт:
– Володька, этому гражданину я очень понравилась. Приглашает в ресторан. Скажи ему пару слов, - спокойно проговорила она, усмехнувшись.
– А ну пшел!
– процедил Володька, отрывая руку мужчины от Майкиного локтя.
– Пшел!
– повторил он, надвигаясь на него.
Тот растерянно скривил рот, потоптался на месте, ища выхода из создавшегося положения, но, когда Володька отвел руку для удара, пробормотал:
– Извините, я не знал, что дама не одна...
– и отошел от них.
– Вот видишь, - рассмеялась Майка.
– А ты говорил -
– Надо было врезать... Сколько сволочей развелось, - угрюмо проворчал Володька.
– Ты все такой же, - ласково потрепала она его по щеке, вспомнив, видно, школьные "подвиги" и частые отметины на Володькиной физиономии.
– Я сегодня на этом самом месте уже дал одному...
И рассказал про утреннее происшествие.
– Ты уверен, что он из твоей роты?
– немного помедлив, спросила Майка.
– Черт его знает!
– Забудь об этом. Просто какой-то псих, - сказала Майка.
Пройдя дальше по бульвару, они присели на скамейку и закурили. Володька с наслаждением тянул дымок "Казбека", казавшийся таким ароматным после махры, которую он постоянно курил.
– Скажи, Володька, у тебя был кто-нибудь на фронте?
– вдруг спросила она.
– Не было... Я же в пехоте воевал, а там...
– О Клаве он умолчал.
– Почему ты спрашиваешь?
– Так... Не переживай, у тебя все будет.
– Я и не переживаю, - улыбнулся он. Потом поднялся и решительно произнес: - Пойдем в ресторан.
– Нет, - покачала она головой, - не хочется. Погуляем еще...
Домой Володька вернулся не поздно, чему мать, видевшая его приготовления перед уходом, удивилась:
– Ты уже пришел? Давай ужинать.
За скудным ужином - немножко хлеба, жидкий чай с полкусочком сахара - мать опять спросила, когда же он пойдет к Юлькиным родителям.
Володька сразу сжался и пробормотал, что пока ему очень трудно.
– Знаю, но это нужно, - настойчиво сказала она.
– Мама, я четыре года делал только то, что надо... Я устал от этого.
– Володя, ты думаешь, если окончилась война, это слово потеряло свое значение? Нет, оно на всю жизнь.
– Она вздохнула и внимательно поглядела на него.
Он поднялся из-за стола и, закурив, стал ходить по комнате. Вдруг остановился, осененный новой для него мыслью.
– Знаешь, мама, наверно, сейчас я имею право делать все, что х о ч у. И к черту всякие "надо"! По крайней мере, пока, до института.
– Он смотрел на мать, ожидая ответа, но она отвечать не спешила, покачала головой, взяла папиросу, прикурила от Володькиной и только потом сказала:
– Это может тебя далеко завести.
– Нет, мама, - горячо возразил он.
– Просто нужно немного расслабиться. Сама же говорила...
– Я говорила о другом, Володя, - перебила она и, помедлив, спросила: - Как ты себя вообще чувствуешь?
– Хорошо. Почему ты вдруг?..
– Так...
– неопределенно ответила мать, еще раз поглядев на него. И он понял, что она не поверила в его "хорошо".
Вовка Деев выписался из госпиталя и позвонил Володьке.
– Ну вот я и вышел на волю, так сказать, - сказал он в трубку, - а посему приглашаю долбануть по этому поводу.
– Куда пойдем?
– Заходи ко мне, решим... Куда-нибудь недалече от дома, а то ковылять на этих чертовых костылях трудновато.
– Приду.
Недолго размышляя, они решили отправиться в самотечную "Нарву" - и от Деева недалеко, и место знакомое. Деев долго рассматривал меню.
– Мясца охота... Давай по бифштексу по-гамбургски.
– Валяй, - согласился Володька, ощутив, как рот наполнился слюной.
– Так... По стопочке, конечно, и пивка холодного, - чмокнул губами Деев.
Жареного мяса Володька не ел с тридцать девятого года, не считая лошадиной губы, которую, проткнув штыком, поджаривал на костре под Ржевом. И Вовка Деев, наверно, тоже давно не едал такого, а потому проглотили они залитое яйцом мясо в один присест, не ощутив сытости. Деев, немного помявшись, все же решился выбросить еще пару сотен - заказал по второй порции и еще по стопке. В головы немного ударило, и Деев начал:
– Ты же знаешь, с отцом у меня еще до войны были сложные отношения, гулял он, бабник невозможный, а тут совсем распоясался - начальничек же... Ведь, считай, с дочками спал, с девчатами нашего с тобой возраста, меня не стеснялся. Короче, мне эта тыловая, прифронтовая жизнь, как передохнул и отъелся после училища, осточертела, плевать я на нее хотел, воевать же шел, а не в тылу отираться, - он задумался.
– Тут и получилась история.
– Какая?
– заинтересовался Володька.
– Из-за девки, конечно.
– У тебя из-за девчонки?
– удивился Володька.
– Чего удивляешься? В школе, и верно, я девчатами не интересовался, но пришло, видать, время, двадцать два стукнуло. И понравилась одна. Девчонка была красивая, многие за ней ухлестывали. Вот я и сцепился с одним лейтенантом. Вначале по мордасам друг друга лупили, а потом за пистолеты схватились... Ну и влепил я ему в плечо... Трибунал, как сам понимаешь. Тогда штрафбатов еще не было, разжаловали и на передок рядовым...
– Он отхлебнул еще пива, нахмурился и выдохнул: - Досталось... Через три месяца за то, что в самое пекло лез, звание вернули и судимость сняли... А через полгода шлепнуло меня. Остальное знаешь.
В ресторане было шумно, дымно и душно... Большинство посетителей военные, но и штатских хватало. Около военных крутились раскрашенные девицы, которых сразу приглашали за столик, и они жадно наваливались на еду. Фронтовики, ошалевшие и оттого, что вышли из войны живыми, и оттого, что находятся в столице - многие, возможно, впервые и проездом, - пораженные непривычным ресторанным великолепием довольно-таки замызганной "Нарвы", широко пировали с подцепленными девицами. Один капитан, сидевший за соседним столиком и напоминавший Володьке кого-то, щедрым жестом бросил на стол часики и растроганным от собственной доброты голосом предложил своей спутнице: