Встретимся в Эмпиреях
Шрифт:
— Па!
— Агу, — отзывается из прихожей отец, только что вернувшийся с ночной смены.
— Сколько сейчас времени, а?
— Спи, сын. Шесть. Рано еще.
Голос его, как чаще всего бывает, усталый и как будто чуточку печальный. «Интересно… он же не может вообще не думать о том, что ждет меня осенью?.. Что творится у него в душе? Почему я никогда не позволяю себе попытаться разобраться в этом, встать на его место, понять?» — наваливаются спросонок неожиданные размышления.
«Потому! — до черта злой отвечаю себе и зарываюсь лицом в поднятую с пола подушку. — Потому, потому, потому, потому…»
Прерванный
* * *
Вспоминаю сейчас, сильно стали злоупотреблять алкоголем в то время. Воздух, которым мы дышали, отравлял дух наплевательства и саморазрушения. Что-то поделать с таким положением вещей было сложно, и Виктория еще не раз награждала нас тем взглядом, о котором я рассказывал. Самое страшное — мы начали к нему привыкать, к этому взгляду…
Все чаще колобродили по ночам. Открыли для себя, что «мундиры» не звери — по крайней мере, не все из них — и к таким, как мы, призывникам, могут относиться благосклонно и даже по-дружески. Не надо только в позу перед ними вставать — весь секрет, оказалось.
А еще из того, что не забывается, — несказанно полюбилось мне наблюдать закаты. Даже и не отвечу, с чего обнаружил в себе подобную страсть. Своих заразил тоже. За этим занятием мы проводили время на крыше Демоновского дома, высоченной шестнадцатиэтажки. Слива высоты больше не боялся, а вот мне и то иногда становилось жутковато, но все равно дико-предико нравилось. Воины, романтики и поэты! Тяга к Прекрасному перед самым краем Бездны, вот уж точно. Было бы смешно, если бы не было так по-настоящему грустно.
С закатов обычно начиналось, а заканчивалось банальной попойкой и ночными шатаниями. Одно и то же из раза в раз. Порой казалось, я знаю в лицо каждую путану в городе; в каком баре, по каким дням и какую выпивку подают… Мрак. Далеко не к этому, положа руку на сердце, я стремился. Но я имел то, что имел. И все мы имели то, что имели.
За какую-то неделю мы успели влипнуть в разборки раза три минимум. Псевдопатриотически настроенных отморозков на улице куда ни плюнь, и многие из них никогда не упустят возможности поскрести кулаки о физиономии таких «пацифистских ублюдков», как мы, за наши «гнилые базары». За нами, правда, тоже не ржавело ответить. Хотелось бы мне видеть, как Слива объяснял дома происхождение на своем лбу здоровенной рассиневшейся блямбы, а дня через три добавившейся к ней гематоме на щеке. Разбитые костяшки обращали на себя внимание куда меньшее.
То, что для нас с Демоном было не в новинку, Слива только-только начинал проходить. Очень злился, когда я или Демон пытались втолковать ему, что доказывать кому-то что-то глупо и мудрее вести себя так, как вел по жизни всегда, не лезть вслед за нами в каждую скользкую историю. Без толку все. Слива, похоже, переживал тот до конца не изученный никакими психологами порог, когда собственное «я» сознательно рушило свои привычные грани в надежде построить на расчищенном месте нечто новое, лучшее. О последствиях, знаете, не думаешь. И тогда мы в который раз оставляли унижающие и его и себя цацканья и находили на свои шальные головы очередные неприятности. А неприятности —
Мы же их искали сами.
5 августа
— Слушай, давай только без скудоумных приколов сегодня, — предупреждаю Демона, пригрозив кулаком.
Жест мой, конечно, шуточный, но недовольство вполне искреннее. На лицо Демона легко и непринужденно набегает улыбка этакого малолетнего проказника.
А все дело в том, что третий день подряд Демон что-нибудь да отчебучивает на крыше. Позавчера сбросил горящее чучело прямо перед проезжавшей мимо дома инкассаторской машиной. Вчера брызгал кетчупом из большой пластиковой бутылки и даже умудрился попасть в одну крикливую даму с бульдогом. До чего он додумается сегодня — и знать не желаю. Вот уж без меня!
— Расслабься, — начиная посмеиваться, успокаивает Демон.
— Что в сумке? — показываю взглядом.
— Ничего такого, что тебе бы не понравилось.
— А с инкассаторами-то настоящая умора была, как вспомню, — хрюкает от смеха Слива. — Бедолаги определенно решили, что их грабят.
— Ага. А по-моему, настоящая умора все-таки в том, как три придурка, ломая ноги, летели быстрее ветра по лестнице, чтобы не огрести…
Дружный взрыв хохота.
Демон открывает сумку и, развеивая мои первоначальные опасения, достает пиво в запотевших стеклянных бутылках.
— Вот это совсем другое дело…
Минут на пятнадцать воцаряется тишина. Не абсолютная, но вполне достаточная для погружения в собственные мысли, покой и созерцание. Как раз заходит солнце. Точно огромная красная клякса стекает за черту города, утягивая за собой изорванные в клочья облака и все невзгоды отполыхавшего дня. Воздух становится свежее и подвижнее. На город опускается ночь.
Демон ногой отшвыривает в сторону опорожненную бутылку. Сейчас на его лице, как и на лицах каждого из нас, мало что прочитаешь.
— Ну что ж, друзья мои, раз мы сегодня в отказе от активного веселья, все из себя такие рассудительные и вдумчивые, так будем последовательны. Не хотели бы вы поиметь в данный момент времени по-настоящему серьезную беседу?
— Давай, умник, выкладывай, — заигрывает с Демоном Слива. Но Демон, я вижу, ждет моей реакции.
— Ну-ну, говори, — отзываюсь.
Демон облокачивается на какой-то торообразный выступ в крыше и вытягивает, поместив одну на другую, ноги в повидавших виды сбитых ботинках.
— Я каждый раз спрашиваю вас об одном и том же. Жутко надоел, наверное. Но каждый раз, поверьте, это необходимо. Вы не передумали?..
— Не передумали, — отвечаем со Сливой в один голос. Он — с хлещущим через край апломбом, я — почти спокойно.
— Запомните: до самого последнего момента за вами будет право отказаться. С гарантией, что не услышите ни одного дурного слова в спину. Даже мысли обидной насчет любого из вас никогда не возникнет. Но исходя из того, что сейчас мы вместе — пора заняться планом на троих. Еще давно мы для себя решили: это не суицид. А значит, в наших силах обставить все так, чтобы подгорчить жизни «Нарожалло и Ко», а после всего выйти сухими из воды, победить по всем позициям… Кому-то есть, что сказать?