Встретимся в Эмпиреях
Шрифт:
Я подскакиваю на месте и даже вроде бы вскрикиваю — истлевшая сигарета больно обожгла губы. На тебе! Опять замечтался и опять всех насмешил. И как их веселит это каждый раз, не представляю.
Вновь вглядевшись в лица друзей, замечаю в них явное преображение. И повод тому, хотелось думать — не моя незадачливость, а нечто иное. Как прекрасна была эта легкая, беспричинная радость в глазах, исходящая, казалось, откуда-то из глубин себя. Душевный груз растворился, будто его и не было. Надолго ли — не важно. Главное, что сейчас это так.
Бывает, кажущиеся
Взгляд Виктории теперь теплый, как все вокруг. Слива что-то ей рассказывает. И то, о чем идет речь, насколько можно судить, захватывает ее внимание. Оба уже не с нами, и за обоими приятно наблюдать со стороны. Правда, чувствуешь себя при этом каким-то ни на что не годным и сентиментальным стариканом.
Даже не замечаю, как ко мне подсаживается Демон.
— Сердце вырывается из груди, да?
— Ты о чем? — вздрагиваю я, но тут же погружаюсь в прежнее истомное состояние.
— Так, вообще…
Головы к Демону не поворачиваю. Знаю, что и он на меня не смотрит. Взглядам, его и моему, полудремлющим словно, уютно сейчас там где Виктория и Слива, сидящие на траве в позах лотоса друг против друга. А за ними — вид на самый любимый наш уголок в парке, окрестность высохшего фонтана.
— …подумаешь только, что будет… и вырывается.
— Неужели какое-то волнение имеет над тобой власть, Демон? Зло-о-обный и могу-у-учий Демон. А?
То, как мы с Демоном обмениваемся фразами, больше походит на чревовещание. Интонация — спокойствие, возведенное в степень бесконечности. Разговор двух «камней», хоть на бумаге это может казаться и обманчивым.
— Волнение?.. Шутишь. Страх!
— Страх, Демон?..
— Тот, кто не боится — значит, не живет уже. Все мои былые лозунги и вся бравада — пыль. Но с ними легче было…
— Понимаю тебя.
— А ты — как?..
— Та же ерунда.
— Слива…
Демон не успевает сказать, что хотел — опережаю, возомнив себя телепатом:
— Он в порядке, Демон.
— Верно, Гоголь. Он в порядке.
Виктория со Сливой поднимаются на ноги и, чуть удалившись, устраиваются на краю фонтанной чаши. Провожаем их взглядом.
— Мы вас здесь видели позавчера, — роняет вдруг Демон.
— Кто — вы? Кого — нас? — не понимаю я.
— Тебя и твою зазнобу. Мы с Марго тоже гуляли в парке. Просто решили не подходить, не нарушать вашу идиллию. Марго сказала, вы с ней — красивая пара.
— Спасибо, — растерянно благодарю за комплимент.
Не выдерживаю — поворачиваюсь и гляжу на друга. Демон глуповато улыбается. Тут внимание мое привлекает вот что: с Демона исчез кулон, с которым он так же, как и я с крестом, никогда прежде не расставался. Это был кусочек авантюрина в форме молодого месяца с отколотым нижним кончиком. Демон носил его на шее, на грубом кожаном шнурке. Знать на сто процентов я не мог и все же был уверен - теперь кулон украшал белоснежную грудь Марго. Шнурок, в таком
— Все мы красивые, когда забываемся и становимся самими собой, — отвечает точно всезнающий, удивительно безмятежный голос — и лишь миг спустя не без удивления понимаю, что это сказал я…
Мы с Демоном снова поворачиваем свои лица в сторону фонтана. Виктория и Слива, улыбаясь глазами, возвращаются к нам.
Таким глазам следовало открыто любить друг друга, раствориться друг в друге, позабыв обо всем на свете… Но это уже было дело «глаз», а не советчиков со стороны.
«Красное воскресенье»
— Уберите стволы, черт! Сами поймете, когда достать… А вот тогда уж не опоздайте, вояки грешные…
Послушно исполняем. Ясно, что Демон побаивается за наши нервы, особенно за Сливины — и поэтому спорить в такую минуту неуместно и даже гибельно.
Вплотную приближаемся к входу в «Волшебный Икар» и нелепо замираем на месте. Нелепо — если представлять происходящее со стороны. Для нас же, не способных сейчас на абстракцию, все с точностью до наоборот чересчур серьезно. Знаю, и у ребят мысли до безобразия схожи с моими: еще один глоток воздуха — и будь что будет… Туда! Не останавливаясь больше, не озираясь себе за спину. Сейчас только вдох полной грудью, последняя дурацкая и одновременно животрепещущая потребность. Все так же ли он, этот воздух, будет пахнуть, случись выбраться из чертового «Икара», таящего в себе слабоосознаваемую пока опасность, обратно в сумеречную свободу парка? Не подмешается ли к его запаху тлетворный душок непоправимой ошибки…
— Агы… агы… бу-бу-бу.
— Чего?!
Слива языком задвигает леденец подальше за щеку.
— Я говорю: они точно собрались?
— Собрались… они уже, наверное, все углы там заблевали! И не нужна нам эта фора, да не отказаться. Носы выше! — Демон, посуровев, будто вспомнил о чем-то неприятном, но утратившем теперь былую важность, с деланной обыденностью отворил перед нами неброскую дверь…
Рад бы, подумалось тогда, не заходить, отыскать любую причину из тысячи возможных, чтобы остаться на месте — но словно безликая сила облокотилась сзади и подтолкнула вперед. Чувствую себя шашкой, без ее ведома передвинутой на следующую клетку. Под удар ли, на крепкую позицию — знать нельзя. Всему свой час.
Итак, вот оно… мы внутри!
Некоторое время как вкопанные остаемся в полумраке узкого арочного прохода, не делая дальше ни шага, точно впереди зияла черная пропасть. Мы оглядываем помещение, но сами не замечены и не торопимся выдавать своего присутствия. Нам безмерно важны эти подаренные секунды, похожие на туманящийся полусон — в них последняя уступка для нас: немедленно очухаться! разморозить мозги! раз уж оказались здесь, то не опускаться до слюнтяйства! включиться и действовать! Все, чего не хватает — появится. А что мешает — уйдет. Как было тогда, в аптеке с Бородой… Только начни!!