Встретимся в Эмпиреях
Шрифт:
— Да, и еще! По именам друг друга не называем. Имена останутся за стенами «Волшебного Икара» — ага?!
— Само собой.
— Разумеется!
— Там мы — это уже не мы…
Что тут еще добавить? Вилась, вилась паутина сценария нашего грядущего нападения. Думаю, нет особой необходимости перегружать рассказ всеми нюансами, выносимыми в то время на площадку спора, долгих эмоциональных обсуждений. Эта кухня даже во мне способна вызвать теперь противоречивые чувства, доходящие до неприятия - хоть тогда она, не буду лукавить, страшно увлекла.
На крыше Демоновской шестнадцатиэтажки в последние дни мы ощущали себя не меньше чем на Олимпе. Здесь бушевали наши порывы, крепла дружба. Далеко внизу копошилась совсем другая жизнь, порядков которой мы не принимали, и порядкам этим готовы были бросить вызов, о последствиях не думая. 14-ое августа — «красное воскресенье», как окрестил я этот роковой день позже — уже кричало о себе с разворота календаря. Кричало в полный голос.
* * *
— На! На-а! Получи, сволочь! На!
Стою под душем и как неистовый колочу кулаками по напору тонких водяных струек, падающих к ногам и звонко разбивающихся о белое дно ванны. Ледяные брызги летят в лицо, заставляя жмуриться и отплевываться, а моя фантазия неуклонно выдает их за пот и кровь разимого мною безликого противника, непримиримого врага. Намоченная челка лезет в глаза и колется — не обращаю внимания. Прямые удары проваливаются словно в вату. Боковые и снизу — доставляют необъяснимое умоисступленное удовлетворение. Вода хрустит как мелкий морской камешек, перетираемый в ладони.
— На, паскудная харя! Как тебе, а? Получи еще! — Чудачество опьяняет…
Ванная - признано - комната, куда ты приходишь очищаться. Я очищался от зашкалившего в последние дни внутреннего напряжения. Злобы. Сейчас скажу чушь: злобы, что и злиться-то не понятно уже на кого и зачем; что все так, как оно есть, а не по-другому; а время и перемены, которые оно (время) с собой приносит — ничего больше, как проявления жестокой жизненной иронии.
Пробирает озноб, а кожа — белая точно у покойника, и раздулась. Даже не знаю, долго ли я здесь. Чувствую измождение. Присаживаюсь на корточки, а струи воды продолжают хлестать по темени и плечам.
Еще кое-что… Мыслями овладевает вчерашний день.
Вчера. 10 августа
Долго подбиралась рука к телефонной трубке, и все же решимости для акта ее поднятия хватило. Звоню Ей, и договориться о встрече выходит проще, чем сам того ожидал.
Когда увидел Ее, сразу отметил про себя: похорошела. Только во взгляде темно-перламутровых глаз появилась какая-то незамеченная мной ранее беспечная успокоенность и даже усталость.
Сходили в кино. Посидели в кафе с затейливым названием «Влюбленный апельсин». Она подарила мне целый день своего общения.
Ближе к вечеру оказались в парке. Прогуливаемся. Купил Ей сладкого вермута — посасывает его на ходу и заедает лимонными дольками. Кислое вытачивает смешные ямочки на Ее порозовевших щеках. Сам не пью. Курю, правда, много — аж до тошноты.
Как-то так получается, что битых полчаса «преследуем» с Ней одну пожилую пару: поникшего сухого старичка и его моложавую спутницу — властную и напыщенную даму, которая то и дело с очевидным недовольством на нас озирается. Каждый ее оборот головы встречаю своим насупившимся упертым взором. В какой-то момент не выдерживаю и взрываюсь раскатом жутко неприличного хохота. Дама, мне показалась, в мой адрес даже плюнула.
— Чего ты гогочешь-то? — спрашивает Она, оторвавшись от стаканчика с проведенной через крышку соломинкой. Озорства моего не заметила.
— Так. Чепуха. Ты не устала ходить? Может, присядем?
— Давай. Вон как раз лавочка.
Подходим и садимся.
Снова закуриваю и выкидываю опустевшую пачку в урну.
— У тебя скоро дым из ушей повалит, — говорит мне, — правда-правда.
Я улыбаюсь.
— Что с тобой сегодня?
— А что такое?
— Ты весь день или веселишься чему-то сам себе на уме или молчишь. Ты со мной встретился, чтобы молчать?
— Ну балаболить, рта не закрывая, я точно не планировал. Увидеть тебя просто хотелось.
Она сердито морщит лоб, но мне Ее сердитость все равно кажется трогательной.
— Я не переношу, когда ты так себя ведешь.
— Как? — вопросительно пожимаю плечами.
— Говоришь о чем-то понятном тебе одному. Напускаешь таинственность. На протяжении всего дня это происходит — я ведь заметила.
— Тебе мерещится, солнышко. Не знаю никого, кроме себя, такого же нетаинственного и плево предугадываемого.
— У тебя вид, будто не завтра, так послезавтра что-то должно случиться из ряда вон выходящее, и ты чего-то от меня ждешь, что ли…
— Ничего. Действительно, ничего.
— Расскажи мне, что тебя волнует. Может, девушка новая в твоей жизни появилась?
— Сплюнь.
— Ой-ой-ой! — Она звонко рассмеялась — как колокольчики зазвенели, ощущение.
Хотел состряпать мину, но не сдерживаюсь и тоже смеюсь. Смеемся с Ней вместе. Затем долго и томительно молчим. Один раз замечаю — Она смотрит на часы. Тут-то и «ломаюсь»… вечная история! Все, ранее не высказанное, в срочном порядке рвется наружу. Начинаю так:
— Ты можешь ответить мне на один вопрос?
— Обещаю, что попробую.
— Я… когда-нибудь что-нибудь вообще для тебя значил?..
Вижу, как Она растеряна, но своим взглядом неуклонно требую от Нее ответа. Она боится состояния растерянности и позволяет впадать себе в него исключительно редко — я об этом знаю и делаю на то скидку. Вот оправляется, и выражение лица - вновь нарочито непринужденное.
— Конечно.
— «Конечно»?! «Конечно» — это ответ для… — не нахожу слов, злюсь. И на Нее злюсь, и на себя.