Вся жизнь - поход
Шрифт:
В нашем путешествии по Уралу картинных галерей не планировалось. Но я был уверен, что тайга, скалистые хребты и озера не оставят ребят равнодушными. Помимо прочего, целью путешествия был сбор геологической коллекции и составление крупномасштабной карты маршрута - подробных карт, по соображениям секретности, в то время не выпускалось. Когда на Ильменьской турбазе старший инструктор увидел нашу карту, он заявил, что ни под каким видом не отдаст ее. Еще бы! По масштабу в одном сантиметре пятьсот метров можно было идти только что не с закрытыми глазами.
Старший инструктор был потрясен не только нашей картой.
Перед заходом на базу мы послали вперед двух десятиклассников попросить разрешения поставить на территории палатки и, если можно, выдать справки о прохождения маршрута второй категории сложности. Посмотрев на могучих ребят, инструктор сказал, что организует торжественную встречу, пусть только группа задержится на полчаса.
И вот мы входим в ворота между двумя шеренгами отдыхающих на базе взрослых туристов. За мной идут старшие, а дальше - все мельче и мельче, и так до замыкающего-второклассника, племянника Людмилы Яковлевны.
– Это они прошли вторую категорию?!
– поражается инструктор.
– Они.
Ломается строй взрослых: смех, аплодисменты, крики "Ура!"
У малышей снимают рюкзаки, старших распрашивают о маршруте. Приходит директор базы и приглашает в столовую - уж как-нибудь таких героев сегодня бесплатно покормят...
Утром ко мне в палатку заглянул старший инструктор:
– У нас после завтрака туристская полоса препятствий. Не захотят ли дети участвовать? Заодно и поучатся на таких соревнованиях.
– Захотят, - говорю я.
Дети, чемпионы московских первенств, сразу вырвались вперед. Один этап, другой, третий - и стоп! Нужно разжечь костер и вскипятить воду в котелке. Об этом этапе нам забыли сказать.
Пока собирали с дорожки какой-то мусор, пока кто-то подкинул нам несколько хворостинок, соперники уже ставили перед финишем палатки. А когда вечером началось награждение, победители отдали нам противень с пирогом, а мы им - свой кулек конфет за третье место.
– Таких орлов можно и в третью категорию выпускать, - сказал старший инструктор.
Ну, до маршрутов третьей категории сложности нам еще надо было расти, но свой мы прошли полностью.
В этом уральском путешествии появились у нас новые законы и традиции. Известно, что законы - понятие юридическое. Они принимаются каким-либо руководящим органом с указанием санкций за их нарушение. Были у нас законы туристского лагеря, из которого в походы перешло "Правило 12 секунд" и безоговорочное выполнение распоряжений дежкома. Как говорили ребята "дежурный командир отдает приказание через плечо". Это значит, что любое приказание, отданное дежкомом даже мимоходом, должно выполняться. А что последует за неподчинение? Каюсь, пресловутая чистка ведер у нас так и осталась. С придумыванием наказаний у меня всегда не вытанцовывалось потому что не мог разобраться в чем, собственно, их смысл. Доставить человеку неприятность? А что дальше? Расчитывать, что больше проступок не повторится? Тогда всю педагогику надо свести к одному только реестру наказаний. И как только накажем по последнему пункту - готово, получайте нравственно сформированную личность! Но ведь если человека постоянно наказывать, он постарается скрывать проступки, чтобы избежать неприятностей. И результат наказания получится обратным: не осознание неправильных действий, а сокрытие их. Сколько школьников подтирают оценки в дневниках, чтобы избежать домашних скандалов и воспитывающего отцовского ремня! Ну вот швырнул пятиклассник в спальне ботинком в товарища - игра у них такая - и попал в оконное стекло. Что теперь с этим швыряльщиком делать? Ругать? Заставить неделю драить длинющий коридор на этаже? Но ведь пацан и сам понимает, что набедакурил, уже напереживался - ведь не нарочно он стекло высадил, а мы ему еще и коридор или что-нибудь понеприятней. Не проще ли смыться из спальни - пойди узнай теперь кого наказывать!
А может быть лучше так: покаются мальчишки воспитателю, а воспитатель им: "Шалопаи вы, шалопаи. И когда только повзрослеете. Бегите к завхозу, выпросите стекло, и со старшими вставьте. И заодно поинтересуйтесь, сколько это стекло стоит - деньги ведь нам не с неба валятся."
Возможно, я ошибаюсь в своих рассуждениях, но твердо уверен: поведение человека не должно определяться боязнью наказания.
Поэтому в интернате я никаких наказаний в отряде не вводил, ограничиваясь беседой или обсуждением на вечернем собрании.
А старших, начиная с восьмого класса, старался и на собрание не выставлять - неудобно же в самом деле, это все равно, что родителей при детях отчитывать. Наряды давались, но не в интернате, а только в походах. Да и что это за наряд, когда рядом с наказанным ведра драят добровольные помощники дежурных? Бывало, кто-то не выйдет во время из палатки при подъеме, дежком ему на вечернем собрании: "Наряд!", а опоздавший: "Да я уже отработал давно!" Случалось, наряды получали я и Людмила Яковлевна - и что поделаешь, отрабатывали как все. Да что мы - наряд получил однажды на городском слете сам Михаил Владимирович Кабатченко, директор интерната! Не помню за что, но сидит директор на травке, голый по пояс, и - терочкой, терочкой по ведрышку. Подходит слетное начальство:
– Что это вы, Михаил Владимирович?
– Да вот, провинился, а меня застукали.
– Михаил Владимирович, может быть оставите это занятие, поговорить надо.
– Не могу, - смеется Кабатченко, - для меня отдельно законы не пишутся!
Я шепнул дежкому:
– Отпусти ты Михалыча, неудобно же - люди ждут.
А дежком мне:
– Я-то отпущу, но он сам не уйдет. Кабатченко не знаете, что ли?
Да, наряды давались, но их с годами становилось все меньше, и воспринимались они не как наказание, а скорее, как некий символ, обозначающий незначительный проступок. Поэтому человек, уже отмывший ведро, мог обратиться в Штаб путешествия с просьбой вычеркнуть наряд из тетради дежкома, потому что наряд дан несправедливо. Если просьбу удовлетворяли, наряд получал дежком. Так тоже бывало.
За серьезные нарушениея полагалось обсуждение на общем собрании, и это было самым неприятным для человека, хотя никаких наказаний не следовало: поговорят, повыспрашивают, высскажут свое мнение, часто на большом эмоциональном накале, - и свободен. Но все понимали: выслушивать товарищей, когда знаешь, что виноват - далеко не праздник.
Я всегда следил, чтобы законов в группе было возможно меньше.
И как ни подмывало меня предложить что-либо новое, сдерживал себя. Но все-таки два закона мы на Урале приняли. Сколько ни просил ребят обходиться без грубостей, сколько ни стыдил, ни ругал - ничего не помогало. "Дурак", "Чокнутый", "Малахольный", "А ну давай отсюда!" - все еще проскакивало у нас, особенно среди младших. На одном из вечерних собраний я предложил закон, запрещающий оскорбительные выражения, начиная с обращения "Эй, ты!"
Девчонки обрадовались: "Теперь дежурным не надо будет ведра чистить!"
– А цитатами грубить можно?
– спросили старшие.
– Это как?
– Ну, вот я говорю: "Идиот" - и тут же добавляю: роман Достоевского.
– Цитатами можно.
Дня три ребята ловили друг друга на грубостях, а потом поутихли, и словесный мусор начал исчезать. Через двадцать и через тридцать лет какой-нибудь турист, обругает в сердцах товарища, а в ответ - смех и аплодисменты:
– Попался! Ведро ему!