Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
Наверняка ещё не замужем, думал он, и ведь кто-то будет обнимать эту шею, и целовать её. И ему вдруг страстно захотелось, чтобы это был он, и что дальнейшая его жизнь потеряет всякий смысл, если это будет не он.
Павел досидел до конца собрания, и когда все ушли, он остался и продолжал сидеть.
Тамара стояла и смотрела на него, она хотела запереть пустой класс и ждала, когда он уйдет.
– Пора, - сказала она ему, уже догадываясь, что сидит он здесь из-за нее.
Лизин встал и подошел к ней вплотную
–
Тамара растерялась:
– Вы шутите?
– Да какие там шутки! Вот сейчас, сидя за этой партой, я понял, что не могу без тебя жить, ни одной минутки больше не могу.
Он наклонился, заглянул в глаза, и осторожно, боясь вспугнуть, провел пальцами по её шее. Тамара отшатнулась.
– Тома, я тебя умоляю, если ты никого не любишь, выходи за меня, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.
– Но Вы, ведь Вы женаты?
– Уже нет. С той минуты, как увидел тебя.
И добавил.
– Я уйду из семьи во всех случаях, независимо от того, какое решение ты примешь. Я не могу лгать жене, она хорошая женщина. Она не заслужила, чтобы муж её не любил.
Тамара молчала, не поднимая глаз, прислушиваясь к той силе притяжения, которая исходила от этого красивого элегантного мужчины с седыми висками. Её руки, держащие классный журнал слегка дрожали.
Дрожали и губы, когда она продиктовала ему свой номер домашнего телефона.
Он позвонил ей, только когда стал свободным, и они подали заявление в ЗАГС. Тамара решила, что Павел и есть ее Сигапур.
Надя предрекала Павлу, что он очухается и вернется, что это кризис среднего возраста, но ошиблась, он не вернулся. Он был счастлив со своей новой женой, которая была моложе его на 22 года.
9
Есть хотелось страшно, но кальмары и салат из морской капусты в горло не лезли, а в доме, кроме консервной банки морской капусты в холодильнике и полкилограмма кальмаров в морозилке, было лишь два ломтика белого хлеба и четвертинка орловского. Дима думал о том, что только его жизнь, жизнь индивидуума начала налаживаться, как социальная жизнь в стране совершенно развалилась, и сколько ни прячь голову в песок и выключай телевизор по совету Виктора, вся эта постсоветская неразбериха тебя всё равно достанет. Не новостями по телевизору, так пустыми прилавками.
Дима вздохнул, встал, ушел из комнаты в кухню. В кухне он достал из пакета четвертинку орловского, купленного ему Полиной Андреевной, посолил, сел на стул, печально начал жевать. Он вспомнил, что у него есть полбидона подсолнечного масла, купленного при распродаже с машины, и если завтра сразу после занятий пойти на рынок, то можно купить картошки и пожарить на ужин. А на обед можно пойти в физтеховскую столовую, студентов кормят, и даже мясо дают, но порции, конечно, не те, что раньше. Размышления о завтрашнем обеде, однако, не насытили
Раздался звонок и Дима открыл дверь, не спрашивая, кто это, держа в одной руке свой своеобразный бутерброд.
Валерка переступил порог, глянул на хлеб солью в руке друга.
– Что так плохо?
– спросил он.
– Лошадиным лакомством питаешься?
– Да, нет, - вздохнул Дима.
– Я на этой неделе успел купить на рынке пять яиц, за одно отдал столько же, сколько раньше за десяток, а на прошлой отстоял очередь и купил курицу, небольшую, правда, килограммовую, но курицу. По одной в руки давали. Правда уже все съел.
Валера прошел на кухню, глянул на отрезанный хлеб.
– А масло подсолнечное у тебя есть?
– спросил он.
Дима кивнул
– Тогда сейчас я ужин приготовлю.
Валера взял сковородку, нарезал хлеб тонкими ломтиками, и обжарил их в масле.
– Водки нет?
– Нет.
– Ну ладно, так навернём.
Они подсели к столу и съели жареный хлеб прямо со сковородки, как когда-то они делали, когда жили в одной комнате в общежитии, только тогда обычно на сковородке скворчала яичница с жареной колбасой.
– Гренки, однако, называется, - сказал Валера, когда они проглотили еду. Название придавало блюду сытости.
– Ещё есть морская капуста, и кальмары можно отварить, - Дима проявлял гостеприимство.
– Ну, нет, - сказал Валера, - не буду тебя окончательно грабить.
– Есть талоны на водку и табак?
– Ну да, водочные даже за 2 месяца, а табачные за прошлый я Полине Андреевне отдал, у нее зять курит.
– Я не просто так беру, я меняю на крупу и макароны.
– Откуда у тебя?
– Договорился с ребятами, им они не нужны, они курящие, да и порыбачить любят. Водка им в самый раз, для согрева на рыбалке, а с крупой они всё равно возиться не будут, при своей-то картошке. В этом году ты в Зарамушки не ездил? Летом я имею в виду?
– Да вот, Коля звал, а не получилось.
– А зря не получилось, как сейчас были бы вовремя сухие белые грибы. С картошкой. Я завтра с утра хочу в Дмитров на рынок съездить, там мясо дешевле, чем в Москве почти в два раза. Поедешь со мной?
– Не смогу, у меня с утра занятия.
– Тогда давай деньги, сколько есть, я и тебе куплю. И знаешь, мне не охота сейчас в Москву тащиться, а потом в Дмитров. Я у тебя переночую, уеду на электричке, а уж от тебя на машине домой махну, а мясо в рюкзаке принесу.
Валера удачно съездил на Дмитровский рынок, привез говядины по 15 рублей за кг, а не по25, как она стоила на Московских рынках, три десятка яиц, и кг домашнего сыра.
Дима оказался с мясом и даже с крупой, и варил себе супчики. Была осень 1990 года. До того, как Гайдар отпустит цены, и прилавки наполнятся продуктами, оставалось полтора года. И эти полтора года населению России надо было как-то пережить.