Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
– Скажу ещё, не могу я вот так, сразу.
Помолчали, потом Миша вернулся к началу разговора:
– Когда он появился у нас, я счел его хитрым и противным, но потом решил, что он хотя и хитрый, но не очень противный. Всегда говорил маме:
"дай мальчику хоть небольшую свободу выбора...".
И ещё "не приучай сына беспрекословно подчиняться себе, женщине, иначе ты вырастишь подкаблучника, и он будет подчиняться уже не тебе, а твоей невестке, ты же не хочешь этого?"
А я слушал, слушал, я понимал, что
Он сразу понял, про что я, и засмеялся хитро и говорит:
– Да, пыталась. Но я научился только делать вид, что подчиняюсь, я не любил конфликты...
И тут я понял, что и с мамой моей Боря ведет себя так же: только делает вид, что слушается, и создается впечатление, что главная во всем мать, но это только видимость такая, понимаешь? Очень удобная видимость, дающая возможность большого маневра, и всё по-тихому...
Но я, к сожалению, сын своей матери и плохо умею не лезть на рожон.
Дима глянул на Мишу, и они рассмеялись.
– Сейчас модно искать свои корни, выискивать дворянские и всякую чепуху, но я не из-за этого нашел тебя.
Я лицо, конечно, помнил смутно, но зато хорошо помнил, что маленький любил тебя, и потом, когда подрос, бабушка Тоня болела, вы с мамой ссорились и мне казалось, что она обижает тебя, а ты никак не объяснишь ей, что не виноват, что обстоятельства против тебя, и страшно злился на тебя за это, и я точно знаю, ты это заметил.
Дима не мог скрыть своего изумления.
– Но, Мишк, тебе ведь тогда всего семь было.
– А я вот помню, и как я уставал от вас, от ваших склок, тоже помню
– Прости, сын, - сказал Дима.
– Прости. Жаль, что не могу посадить тебя на колени и погладить по голове. Упустил я свой шанс.
– Нет, почему же, я готов, - Мишка ухмыльнулся, и улыбка у него была сейчас очень похожа на Димину.
– Это замечательно будет смотреться: молодой юноша на коленях у седовласого мужчины. Можно сфоткать.
Они помолчали. Дима начал первым:
– Расскажи, как ты.
– А я очень даже ничего. Кормлюсь при кухне, скудно, но не думаю, что в армии было бы лучше. Девчонки - медсестры меня балуют, зовут в медбраты, я теперь даже первую помощь оказываю, дежурю иногда, когда они спят, выдаю бабулькам лекарства.
– Как это?
– А так. Они говорят: "если у бабульки из пятой палаты подскочит давление, померь и дай такую-то таблетку, а если старикан из седьмой опять начнет колобродить в три часа ночи, дай вот это таблетку...
А вообще насмотрелся я здесь. Болезни, старость, нищета. А уж как молодых жалко. В третьей палате такая красотка лежит. Рыжая, белая, глаза зеленые.
Рак груди, уже метастазы пошли. На наркоте её держат, она безнадежная. Сейчас
– Ещё, смотришь, бросишь свое художество, в медицину потянет.
– Нет, не потянет.
Они вышли в сад, сквозь листву деревьев сверкали светлячки фонарей. Дима поежился от вечерней сырости.
– На последнюю электричку успеваю ещё.
– А знаешь, - Миша, замолчал, подбирая слова, и продолжил: - я всё же главное тебе не сказал: Не хочу тебя обидеть, но я к отчиму сильно привязался. В моих глазах он своего рода герой. Раб любви. Раб, счастливый своим рабством.
– Это нормально, - сказал Дима, имея в виду не рабство, а привязанность сына к отчиму, но в душе приревновал сына, поймал себя на этом чувстве и подумал, что не имеет никакого права ревновать. 12 лет не показывался, алименты платил мизерные, жалкие гроши.
– Мать с отчимом в Штаты собираются, у него работа по контракту, не знают только, на кого магазин оставить. Ты знаешь, что мать в бизнес подалась?
И пока удачно. Камнями торгует и ювелирными изделиями ручной работы.
Ничего этого Панин не знал.
19
В июне, особенно после жаркого мая, холодряга кажется особенно противной. Уже три дня, как небо обложило осенними тучами, пару раз прогремело, а потом зарядил мелкий дождик, и температура упала до 10 градусов.
Занятия в школе закончились. У Дмитрия было лишь несколько консультаций перед экзаменами, остальное время он был свободен.
С утра Дима понял, что ему жутко надоела столовская еда, и решил сходить в магазин за продуктами. Дождя не было, но пока Дима спускался с пятого этажа, дождик начался, и довольно сильный.
Дима постоял под козырьком подъезда, посмотрел на круги от капель дождя на поверхности тротуарных луж, вздохнул и потащился назад, за курткой и зонтом.
В магазине на углу он купил трески, кусок мяса, пряники, молоко, соблазнился клубникой, подумав, что если вдруг Наталья заглянет перед отъездом, что маловероятно, то он порадует её ягодой, а если нет, то съест сам в утешение своего предстоящего летнего одиночества. Тамара не звонила и не появлялась.
На обратно пути у него оборвались ручки от пакета, и развязался шнурок от ботинка. Дима шел по лужам, в одной руке зонтик, подмышкой разорванный пакетс продуктами, шнурок мок в лужах, и вскидывался из них при каждом шаге с брызгами, мокрые руки застыли, и в довершение всего, когда он, наконец, добрался до подъезда, то забыл, в какой карман сунул ключ. Пришлось долго шарить по карманам куртки и брюк, пока он не догадался залезть в карман пиджака.
Как всё же неудобны эти запертые подъезды. Сподручнее было бы ключ искать перед дверью квартиры, а не балансируя тут с пакетом и зонтиком, -