Второе посещение острова
Шрифт:
Я догадался, что речь идет об американце.
Ни Дмитрос, ни Янис не знали, кто такой Хемингуэй.
— Придёшь вечером? – крикнул вслед Дмитрос.
Наш разговор, соскользнувший на сплетни, стал мне неприятен. Да я и в самом деле не знал, зачем мне сдался этот Роджер с его хосписом, где, оказывается, помирают миллионеры.
Чтобы наполнить холодильник продуктами, не быть каждый день зависимым от Люсиных капризов, я решил сразу накупить как можно больше еды. В мясной лавке, выходящей углом на маленькую площадь, где посередине возвышается церковь, всё тот же пожилой мясник царил среди развешанных на крючьях парных туш. Удивительно, но, он узнал меня! Мало того, прежде чем я рот раскрыл, он сделал рукой знак, что знает, что мне нужно, бросил на деревянную колоду кусок баранины, нарубил тонко семь отбивных с косточкой. Взглянул на меня, мол, хватит?
Я кивнул, потрясённый тем, что он помнит и о том, как я покупал именно по семь отбивных, чтобы мне хватило на неделю. Потом я постучал по стеклу прилавка, попросил взвесить двух охлаждённых бройлерных цыплят. Пока он взвешивал, заметил свежий телячий язык. Купил и его.
Ополоснув руки под краном умывальника и обтерев их о передник, продавец подсчитал мои убытки на калькуляторе, получил деньги, всё тщательно упаковал и уложил в большой пакет с изображением растущей на острове пальмы и адресом своего заведения.
Ты была бы шокирована, если бы узнала, сколько мне пришлось заплатить. Но сейчас был сентябрь – разгар туристского сезона. Никос девять лет назад рассказывал, как в это время подскакивают цены, как страдает от этого местное население.
Рыбный рыночек был наверняка уже закрыт. Поэтому пришлось подняться по крутизне нескольких узких проулков к маленькому супермаркету с отворённой дверью. Единственный продавец, он же кассир, по–стариковски сгорбясь, сидел у одного из прилавков в полутьме своего магазинчика. Он являл собой точную копию картины Ван Гога «Скорбь».
— Ясос, Платон, – сказал я, войдя со своим тяжёлым пакетом.
Он поднял облысевшую голову, тупо взглянул.
Я испытующе глядел на него.
— Владимирос! – слабо улыбнулся он.
…В ту зиму я не сразу заметил, что у него есть привычка обсчитывать меня. Понемногу, но обсчитывать. Объясниться с ним было невозможно, ибо он не знал ни слова по–английски.
— Платон, ти канис? – обойдя прилавок, я встряхнул его за плечи.
Он поднялся, прильнул головой к моей груди, заплакал, потом ткнул пальцем в сторону кассы. Издали разглядел я фотографию в металлической рамке, узнал изображение его тщедушного взрослого сына, всегда помогавшего отцу, вечно подвозившего на тележке картонные коробки с продуктами, сетчатые мешки с картошкой или луком.
— Цироз! – старик изобразил руками крест, и я понял, что сын его умер.
Сколько я знал, других родственников старик не имел.
Он сопроводил меня в неряшливый лабиринт прилавков. Отсоветовал покупать камбалу или ставриду, жестами объяснил, что они не очень свежие. Зато указал на охлаждённых кальмаров. И на крупных длинноусых креветок.
Я внял его совету.
Потом мы прошли в самую глубину помещения, где стояли пластиковые бочки с разными сортами маслин. Испробовав из каждой, я попросил взвесить три сорта по триста грамм.
Пока Платон возился со взвешиванием продуктов, я взял с одной из полок несколько разноцветных упаковок йогурта для Гришки и пять баночек немецкого пива, раз уж купил креветок.
— Каци, – Платон указал на стул перед кассой.
Я сел. Как и всюду теперь, справа и слева от кассы на вертикальных полочках были разложены чупа–чупсы, жвачка, шоколадки, а так же зубные щётки в прозрачных коробочках. Я подумал о том, что скоро мне нечего будет чистить…
Старик взял с меня деньги, выбил длинный чек, подал пакет с упакованными покупками. Вышел к раскрытой двери проводить.
Щурясь от яркого солнца, я глянул на выставленные под тентом у наружной стены ящики с овощами и фруктами. Платон содрал с вбитого в стену гвоздя несколько прозрачных пакетов. Один из них я набил картошкой, другой луком. В третий набрал килограмма два спелых помидоров. Выбрал пахучую дыньку.
Хозяин поочерёдно перетащил в магазин взвешивать это добро, а я стоял у моих сумок и поглядывал вверх, на круто изгибающийся проулок, где совсем близко, за поворотом, находился Дом. Подняться туда со всем скарбом, превращать праздник встречи в нечто заурядное показалось кощунством.
Окончательно рассчитавшись, я попёр свои приобретения по направлению к главной улице, надеясь уловить по дороге одно из немногочисленных такси, курсирующих по острову. Но в час наступающей сиесты всё вокруг было пусто. Начал пересекать сонную площадь возле церкви и услышал за спиной крик:
— Русос! Русос!
Обернулся. Увидел выскочившего из своей лавки мясника. Он чем-то размахивал, призывал к себе.
Оказалось, я забыл на прилавке свёрнутую в трубочку карту острова.
«Очевидно, не случайно забыл, – подумал я. – Подсознание упрямо выталкивает этот золотой бред…»