Второстепенный: Торг
Шрифт:
– Не волнуйся. Ты всё равно не сможешь указать ему путь. У них своя тропинка.
– Но…
Я растерянно посмотрела на него, на Змея, который шел за Златовласом след в след. Разве смысл был не в том, чтобы их разделить?
– Не мешай, - с нажимом сказала бабуля. – К тебе претензий не будет.
– Но как же… Я же обещала… - пролепетала я, беспомощно наблюдая в окно за тем, как брат и сестра садятся на огромную белую кобылу, будто сотканную из тумана, а Змей оборачивается гадом и прячется в ухоженном хвосте.
Илмариона поднесла руку к груди и вынула из её глубины лепесток огня. Пламя весело затанцевало,
Глава 12. Возвращение
Когда Альвах не появился не только на завтраке, но и вообще из покоев не вышел, профессор Хов что-то заподозрил. Я же, справедливо полагая, что прерывать встречу братьев – только хуже делать, всеми силами старалась его отвлечь и занять делом. Очень кстати вспомнились слова про капище в лесу.
– Сэр, а покажите, а? – тоном незабвенной Лены Воробей, которая упрашивала её взять, ныла я. – Проводите, а? Я один не дойду! Там страшно, вдруг я заблужусь?
Хов смотрел на меня с высоты всех своих ста тридцати с хвостиком лет снисходительно и устало. Боги, что это были за глаза! «Ты думаешь, что можешь обмануть меня? Манипулировать мной? Я вижу все твои потуги насквозь, они жалки и неумелы, но поскольку мне на тот свет спешить не хочется, я, так и быть, подыграю», - говорил этот взгляд.
– Пойдемте, мистер Волхов.
Он потянулся и набросил на плечи накидку, этим незатейливым движением вышибив из меня дух. Пляж, песок, море, толпа полуголых нелюдей – всё это сглаживало впечатление, и я не слишком отреагировала, когда Хов небрежно скинул одежду и развалился на шезлонге в одних купальных шортах. Да и не сказать, что у него было сложение суперзвезды или атлета, нет. Какие могут быть мышцы у алхимика, который ещё несколько месяцев назад страдал от истощения? Да и на молочную кожу загар вовсе не ложился. Острые ключицы, безволосая грудь, такие же безволосые руки и ноги, блестящие от крема – лёжа он напоминал белую тропическую лягушку, несуразную и смертельно ядовитую. Но только стоило ему шевельнуться: взять в руку стаканчик с коктейлем или потянуться за чем-нибудь, вот как сейчас – и меня сразу же бросало в дрожь. Эта бездумная, врождённая грация, таящая в себе тягучую силу, готовую в любой момент сорваться в бросок… Опасная, змеиная грация. Но в отличие от дедули, от которого хотелось убежать подальше, профессор вызывал во мне абсолютно противоположные чувства. Мистика какая-то.
Каждый раз я отводила взгляд и тихо умирала от стыда за реакции собственного организма, сразу находя себе какое-то ну очень интересное дело. Всё-таки девочкам в этом плане проще. Сиди себе, любуйся сколько угодно. У мальчиков же заинтересованность самая наглядная, так сказать, выходит в крупный план, прямо-таки даже выпирает. Любой другой уже как-то бы отреагировал, поговорил хотя бы о пестиках и тычинках. А Хов только смотрел в упор своими чёрными глазами, в которых кружилась бездна, и улыбался самыми кончиками губ загадочно, как Джоконда. То ли снисходительно терпел, то ли жалел, мол, это пройдёт, не переживай, то ли ностальгировал с мыслями: «Ах, юность! Чудное время ярких эмоций!» О том, что ему нравилась бурная реакция тринадцатилетнего пацана, я старалась не думать. От такой мысли становилось как-то… не очень здорово.
Этим он безмерно раздражал. Я даже не знала, чего мне хотелось больше – поцеловать эти губы или ударить. И ладно бы простая влюблённость, ладно! Мне не четырнадцать, чтобы путать гормональное сумасшествие с любовью, так ведь нет! Всё было гораздо, гораздо хуже.
– Почему вы согласились на такую жесткую клятву, Волхов? – спросил Хов, когда я в очередной раз остановилась, чтобы полюбоваться на цветочные заросли.
– А? Ну… У нас все врачи её приносят, - пожала плечами я. – Тексты, конечно, в разных странах различаются, но смысл один и тот же.
А ещё это отличная защита от лишних претензий, как выяснилось.
– И вы никогда не жалели о своём выборе?
– Нет. Я и на фортепьяно-то играть выучился, чтобы координация лучше была. Судя по вашей страстной любви к алхимии, вам это знакомо.
– Знакомо, - согласился Хов, наблюдая за полётом птичек.
– Хотя в детстве я не думал, что свяжу свою жизнь с алхимией. Я занялся ей уже после ранения и главным образом для себя. Никогда не мечтал осчастливить разумный мир панацеей. Все мои награды и открытия – это побочный эффект поисков лекарства.
– Личная необходимость – ключ к успеху в любом деле, - улыбнулась я.
– Судя по вашей подготовке, в своей профессии вы нуждались жизненно. Или вы просто получили хорошую мотивацию?
Солнце ярко светило сквозь кроны деревьев, играло в смоляных волосах. Я так засмотрелась, что споткнулась о какой-то корень и чуть не упала. Пришлось схватиться за услужливо протянутую руку.
– Да нет, не сказать, что у меня была мотивация...
– протянула я, машинально отряхивая штаны. Поразительно, но к белой ткани не приставали ни листья, ни даже пыль.
– Как-то это само пришло. Лет до десяти я заигрывался конструкторами. Собирал всякие машины, модели, а потом мне подарили говорящую куклу. Мне стало интересно, как это работает, и...
– И вы её разрезали, - подхватил профессор.
– А потом вам стало интересно, как работают живые?
Я смущённо улыбнулась.
– Родственники были в шоке. Такая кукла стоила очень дорого, а я её испортил. Но мне уже стало интересно, я начал приставать с вопросами к маме, она работала дантистом. Она понакупила всяких энциклопедий, и я узнал, что можно пересаживать органы. А потом отец нашёл меня с ножом над выпотрошенным голубем. До сих пор помню, как прикольно разматывались его кишки. Голубь вроде маленький, а внутри всего так много...
Профессор даже с шага не сбился. Ну да, он меня на кроликов охотиться пускал, а потом с энтузиазмом показывал, как снимать с них шкуру. Какой там голубь? Отцу было гораздо хуже. Он-то видел не долбанутого от природы эльта, а дочку-колокольчика, человека.
– Голубя убил наш кот, - поспешно добавила я.
– И даже успел пожевать. Бабушка тогда с трудом отговорила родителей от похода к психиатру. Говорила, что это нормальный интерес для деревенского ребенка, который не раз видел разделку скота и птицы.