Вторжение
Шрифт:
Две золотисто-зеленые стрелы мгновенно покинули глаза вождя, и, вспыхнув легким свечением, лопоухий Гришин исчез.
Стоявший рядом и чуть позади Исаков в ужасе всплеснул руками.
— Ва-ва-ва, — залепетал он, пятясь к двери.
— Возьми у него оружие, парень, — спокойно приказал Сталин не меньше Исакова оторопевшему ангелочку, и тот, даже не глядя на потерявшего дар речи хозяина, метнулся к Исакову, рванул на нем застежку-молнию и выхватил из-под куртки увесистый пистолет.
«Люгер», — определил Сталин.
Вождь знал и любил оружие.
— Спусти его в подвал и запри хорошенько, распорядился,
— Не стоит, — поморщился вождь. — Мелкий информатор, был на подхвате, шестерил у Гришина. Пускайте его сразу в расход. С предателями иначе, понимаешь, нельзя. Только так, гражданин доцент!
Восхищенно глядя на Сталина, Головко махнул верзиле с лицом херувима. Убери, дескать, эту падаль… Замочи суку!
— А Гришин? — спросил он Иосифа Виссарионовича, когда великан выволок обмякшего, теперь уже бывшего землянина по фамилии Исаков.
— Гришин — монстр, — ответил вождь, раскуривая трубку. — Особая, понимаешь, энергетическая машина, оружие, если хотите, тех, кому вы устроили ночью засаду.
— Но это же фантастика! — воскликнул Старик.
— Вы не верите собственным глазам? — сощурился Сталин.
«А вдруг он в меня сейчас эти стрелы…» — содрогнулся доцент.
Мафиози поежился.
— Как не верю…
— Ваши соперники — серьезные существа, — пояснил Иосиф Виссарионович. — Именно существа, не люди, и с ними сложно бороться. Хотя такие, как Исаков, живые, так сказать, человеки, но с замещенной личностью. Этих можно ликвидировать из обычного, понимаешь, оружия. А с монстрами разобраться я вам помогу. Как говорят нынче — не берите в голову.
— С чего начнем, товарищ Сталин? — с готовностью спросил Старик.
— С того, что я вас покину сейчас.
Лицо у крестного отца вытянулось.
— Мой товарищ попал в беду, — пояснил вождь. — Вы незаметно организовали мое приглашение, и ломехузы сей факт прохлопали. Но как мне стало известно, писатель Станислав Гагарин в руках у хозяев этих монстров. Надо его выручать, позаботиться, понимаешь, о судьбе соратника. Вы поняли?
— Конечно, конечно! — заторопился Хозяин. — Я к вашим услугам… Чем могу помочь?
— Пусть отведут меня в пустынное место и оставят там одного. Остальное — моя забота. И никаких хвостов. Товарищ Сталин слежки не любит. Он сам обожает тайны. Только не любит, когда в его тайны, понимаешь, пытаются войти другие. Товарищ Сталин не завидует таким смельчакам.
— А как же выход на связь?
— Я найду вас, гражданин Головко. Кстати, кем бы вы хотели стать, когда возьмем власть? Генсеком, понимаешь, предсовмина, президентом…
Старик застенчиво потупился.
— Если не возражаете, товарищ Сталин, доверьте мне внутренние дела и государственную безопасность… Нравится мне это дело! Я б его с экономикой соединил. Большие, знаете ли, осознаю возможности для державы!
Сталин неопределенно хмыкнул.
«Еще один Лаврушка на мою голову», — подумал он.
Но вслух вождь не произнес ни слова.
«Вот что, — решил Иосиф Виссарионович, — сотворю-ка я им монстра в собственном обличье. Он и будет ими, бандитами, покудова править. Решение проблемы, понимаешь…»
XXI.
Во сне ему привиделся неведомый еще, но сулящий смертельную опасность зверь. Стараясь увернуться от неминуемого прыжка, Гр-Гр наяву откатился к прохладной стене огромной пещеры, внутри которой укрылось его племя, ткнулся боком об острый камень, оставленный здесь для обработки, и боль от впившегося под ребро осколка заставила молодого вождя проснуться.
В пещере было темно. Вождь Гр-Гр знал, что в дальнем ее закоулке теплится сохраняемый стариками племени огонь, но сейчас, в предрассветный час, горячие угли подернулись пеплом и не давали света.
Он быстро и ловко поднялся, никого не потревожив, но успев уловить, скорее интуитивно, что Арев, его самая надежная и верная из трех постоянных подруг, подняла голову, видно, почувствовала пробуждение вождя. Гр-Гр издал успокаивающий звук, средний между легким свистом и шипением, и женщина, она ждала второго уже детеныша, уронила голову на свернутую шкуру большой хищной кошки, добытой вождем в прошлом году.
Непостижимым образом различая в темноте распластанные тела соплеменников, бесшумно скользя между ними Гр-Гр прошел в угол, где люди хранили огонь. Старик Хаш, в минувшее время великий воин, скорчившись, набросив на худые плечи, исполосованные когтями Серого Кару, саблезубого медведя, сидел у полупогасшего костра и поднял голову, едва заслышав легкие шаги молодого вождя.
— До появления Светила еще не скоро, — сказал старик, вставая с бревна плавника, принесенного сюда от недалекого берега моря.
— Хочу говорить с тобою, Хаш, — проговорил Гр-Гр. — Только взгляни вначале в горшок, где храним мы Сына дающего жизнь.
Так они называли огонь, который никогда не угасал в глиняном сосуде, бережно опекаемый бывшими воинами, старыми охотниками, которые не могли уже выходить с племенем на промысел.
Огонь считали сыном Солнца, которое называли просто Светилом. Правда, племя Гр-Гр и те, кто жил неподалеку, уже научились добывать огонь трением, но страх потерять огонь еще сохранился в сердцах людей, и надежды их обращались вокруг вечного и негасимого. Если же огонь умирал, то племя считало сие великим несчастьем, а виновного немедленно побивали камнями, после чего торжественно поджаривали на огне, добытом трением. Ну и съедали его, конечно, к общему удовольствию, хотя людоедами в принципе не были, павших воинов и охотников предавали земле. Но без этой жертвы новый огонь считался неполноценным, лишенным божественной силы.
Хаш был обязан Гр-Гр тем, что молодой вождь воспротивился древнему правилу убивать немощных стариков и установил случаем с бывшим воином новый порядок, создал, как определили бы далекие их потомки, прецедент. Отныне племя использовало на посыльных работах во внутреннем хозяйственном укладе тех, кто недостаточно силен для охоты на Мохнатого, нерасторопно собирает ягоды и грибы. Поскольку у Хаша слабыми оказались ноги, ему и предложено было сидеть в пещере и стеречь огонь.
— Сегодня придут вожди Синих Носов и Горных Обезьян, — сказал Гр-Гр. — Будем решать: быть или не быть объединению наших племен. Пока все спят, я хотел бы услышать, что ты думаешь об этом, старый Хаш?