Вторжение
Шрифт:
«Одного я уже развеселил, — внутренне усмехнулся Сталин. — Парень еще зеленый. На серьезного политика пока не тянет, но в схватке не подведет. А станет крупно и настойчиво приобретать знания — многого достигнет…»
— Вы еще не вышли из компартии, товарищ Юсов? — спросил Сталин.
Николай смутился.
— Как можно про такое спрашивать? — отведя глаза, пробормотал он.
«Обижаешь, начальник», — мысленно возразил Юсов.
— Нисколько, — ответил Иосиф Виссарионович. — у товарища Сталина есть основания, товарищ Сталин не задает
Он крепко выругался, но сильный акцент несколько смягчил выражения, которые от того показались Юсову недостаточно матерными.
От входной двери позвонили.
— Откройте, — повелительно бросил Сталин.
Николай неторопливо поднялся с красной кухонной табуретки, прошел в пенального типа прихожую и открыл Дмитрию Лысенкову дверь.
— Что случилось? — вместо приветствия обеспокоенно спросил с высоты почти двухметрового роста аспирант МГУ и литературный редактор «Отечества». — Шеф срочно вызвал меня запиской…
— Шеф? — пожимая руку чемпиону России по атлетизму, спросил Юсов. — Интересно… Ладно, заходи, малыш.
Присутствие на гагаринской кухне вождя Лысенков пережил менее спокойно, нежели Юсов, хотя и не мандражировал особо, сумел сдержать чувства, вел себя достойно, как и подобает славному сыну Отечества — титул, которым председатель РТО наделял далеко не каждого.
Юсов представил Диму Иосифу Виссарионовичу, и тот покивал парню, одобряющими короткими взглядами поощряя освоиться в нестандартной, прямо скажем, обстановке.
— Вы готовы принять участие в сложном, мягко говоря, мероприятии, товарищ Лысенков? — почти ласково улыбаясь Диме, спросил Сталин.
— Конечно, готов! — чуть обиженным тоном — как можно в нем сомневаться! — ответил аспирант.
Тут он запнулся, не зная еще, как обращаться к этому человеку, поскольку не сумел пока вместить окончательно в сознание, что перед ним тот самый, и растерянно спросил:
— А где ж…
— Ваш председатель? — закончил вопрос Иосиф Виссарионович. — Станислав, понимаешь, Гагарин в опасности.
XXVI. МАМОНТ НА ТРОИХ
Охота началась вовремя.
Удачно прошла, завершилась без единой потери первая ее часть, требующая тщательного продумывания и четкого исполнения.
Мохнатые паслись небольшими стадами, от пяти до десяти гигантских животных в каждом. Это были целые горы мяса, могущие надежно прокормить любое племя, научившееся сохранять сытную еду впрок. Но прежде чем погнать Мохнатого к подготовленной усилиями целого рода ловушке-яме, искусно прикрытой чем придется сверху, миролюбивое,
А сие далеко не простое дело. Риск угодить под широкие ступни Мохнатых и быть раздавленным, напороться на прочные бивни, оказаться в тисках мощного хобота был исключительно велик. И потому на первой уже поре каждой охоты племя не досчитывалось одного-двух, а иногда и большего количества сородичей.
На этот раз на отбивку Мохнатого от его состадников молодой вождь Гр-Гр поставил охотников из собственного племени, перед этим он обстоятельно и дотошно наставлял всех вместе и каждого в отдельности. До того Гр-Гр продолжительное время толковал о возможных обстоятельствах с мудрым Хашем, и старик многое поведал ему из пережитого им опыта, рассказал и о характере, повадках огромных животных.
— У этих зверей нет врагов, и потому Мохнатые никого не боятся, — сказал ветеран племени Рыжих Красов. — Напугать их почти невозможно. Мохнатый попросту не знает, что такое страх, и в яме-ловушке он умирает от осознания безвыходности положения. Но Мохнатые любопытны, как наши детеныши, остаются такими всю жизнь. Надо их чем-то завлечь, только не всех сразу, а лишь одного. Пусть отойдет от стада на приличное расстояние, а там вступят в дело загонщики. Я подобрал самых ловких и смекалистых молодых охотников племени.
«Хорошо, — подумал Гр-Гр, — пусть Мохнатый никого не боится… Но и привлечь его внимание, сможет заинтересовать лишь такое, чего видеть Мохнатому не доводилось. Но чем, чем поразить мне воображение гигантского и добродушного, мирного зверя?»
Догадка пришла неожиданно, когда были разработаны уже три варианта отбивки Мохнатого и вывода его на путь к гибели во имя спасения племени Синих Носов, Горных Обезьян и Рыжих Красов. Когда замаячил уже, приблизившись, день охоты, Гр-Гр, распределив, как обычно, трудовые обязанности и поручения женам племени, вернулся к пещере. Там он застал бывшего воина и охотника Хаша за привычным занятием: старик украшал рисунками стену пещеры, освещенную костром.
Подобная способность возникла у Хаша, когда Серый Кару пресек жизнь его сына. Большого Хрука, самого сильного, пожалуй, среди Рыжих Красов человека. Именно Большой Хрук первый стал изображать то, что происходило с его племенем; сбор грибов и ягод, охоту, ловлю рыбы, известных ему зверей и птиц. Большой Крук рисовал их прутиком на песке, чертил угольком и пачкающим мягким камнем на окружавших пещеру скалах, на стенах самой пещеры.
Когда он погиб, работу Большого Хрука продолжил старый Хаш, у которого изображения получались не хуже, хотя рисовать заслуженному охотнику прежде не доводилось.
Правда, в первых же рисунках ветеран попытался изобразить молодого вождя, но Гр-Гр пресек это намерение, ибо счел такое выпячивание собственной личности средствами изобразительного искусства излишним, могущим привести к нежелательным последствиям в его далеко непростых отношениях с соплеменниками.
— Изображай лучше Мохнатых и Серого Кару, — сказал молодой вождь старику. — Можешь показать, как охотился ты с друзьями прежде, поучи на этих картинах мальчишек. А вот этого… Постарайся этого не делать, старик Хаш. Ты меня, надеюсь, понимаешь?