Вуивра
Шрифт:
— Я видел её не хуже, чем вижу сейчас вас, — сказал Арман. — С голой задницей и всем остальным, она стояла на берегу.
— У тебя что, язык отсохнет, если ты будешь выражаться поприличнее, да?
— А я и не знал, что вы только что отведали освящённого хлебца, — съязвил Арман. — Ну, а как я должен говорить?
Отец не удостоил его ответом. Арман повернулся к женщинам, чтобы спросить их мнение, но в этот момент во дворе прогремел зычный кирасирский голос, и Жермена, старшая из сестёр Мендёр, вошла на кухню, наклонившись, чтобы пройти под притолокой.
— Я нашла, где она их несла, наша серая, — прокричала она. — Одиннадцать яиц, я их собрала.
Она показала яйца, которые принесла в переднике. Домочадцы успокоились. Они всякий раз немного побаивались, не появится ли она, таща в каждой руке по мужику. Громадная, как кирасир, гвардеец, или
— Вот уж несколько дней серая курица, я так себе думаю, ну, в конце концов, чёрт её побери, я так себе думаю, ну, вот курица хорошо ест и от петуха не отказывается, так должна же она нести яйца! Несколько раз вчера я пыталась проследить за ней, но ведь они хитрые, они знают, когда мы с них глаз не спускаем. И вот сейчас выхожу я из риги, даже ни о чём и не думаю, и что же я вижу? Моя серая слетает с изгороди, той, что около огорода и кудахчет, сообщает, что снесла яйцо.
— С изгороди около огорода? — удивился отен. — Да ты что, быть того не может. Изгородь около огорода отсюда и не видно.
Жермена немного растерялась и, решив, что если она будет класть яйца на стол с преувеличенной осторожностью, то можно будет не отвечать. Ноэль встал и подошёл к ней, не сводя с неё глаз.
— Рига? Но чёрт побери, какая рига? Это может быть только рига Мюзелье, не иначе.
— Ой, — сказала Жермена с невинным выражением лица, — одно я всё-таки разбила. А вы знаете, Мюзелье, в сущности, если пораскинуть мозгами, не такие уж плохие люди. А у меня так получилось, что я там беседовала с Виктором.
— У него в риге?
— О! Мы только вошли и вышли. И не надо воображать себе, будто…
Супруги Мендёр и Арман смотрели на Ненасытную с тем ужасом, какое обычно испытывают при святотатстве. К тому, что в радиусе пяти лье её считали самой большой в кантоне шлюхой, семья уже привыкла. И все несли груз этого унижения, словно крест, с меланхолическим достоинством, а в деревне просто говорили, что у Мендёров много забот с их старшей дочерью. Во всяком случае, они надеялись, что уж хотя бы такого оскорбления, как благосклонность к Мюзелье, она им не нанесёт. До сих пор, — и они благодарили за это Провидение, — казалось, что мужчины из этого омерзительного племени были для Жермены существами бесполыми. Жюльетту приключение сестры огорчило не меньше, чем остальных членов семьи, но для неё самым неприятным в этой истории было то, что Жермена отдалась Виктору со своей обычной лёгкостью, придавая своей покладистости не больше значения, чем в случае с другими мужчинами. Эта случайная связь казалась ей оскорбительной карикатурой на то серьёзное и терпеливое чувство, которое она испытывала к Арсену. Но ведь можно было предположить, что её ненасытная сестра на этом не остановится. Теперь, когда Мюзелье перестали быть для неё неприкосновенными, она могла в один прекрасный день приняться и за Арсена, а ведь мужчины достаточно непоследовательны и могут немедленно дать первой попавшейся нахалке то, в чём они по расчёту и вопреки собственной склонности отказывают девушке более симпатичной и беспорочной. При одной мысли о том, что её сестра в один прекрасный день могла бы вдруг выйти замуж за брата Виктора, Жюльетта содрогнулась от ненависти. Её красивое белое лицо посерело, вокруг глаз появились чёрные круги. Между тем и Ноэль, и его сын побагровели от ярости.
— Падаль! — бушевал Арман. — Дрянь! Дешёвка!
Отец поднял свою мозолистую ладонь и с размаху влепил дочери пощёчину. Она даже не шелохнулась, чтобы защититься или уклониться от удара, и, казалось, вообще не почувствовала его. Хотя отец был немного выше среднего роста, она
— Сходи-ка за тем, что надо, — сказал он Арману. — Принеси мне мой батожок с шипом.
Тут в разговор вмешалась мать, предложившая, чтобы это дело отложили на более позднее, послеобеденное, время, потому что говяжий суп уже сварился, и, если не съесть его сразу, овощи могут превратиться в месиво. Но Арман уже вышел из кухни, да и Жермена тоже стала готовиться.
— Лучше сейчас, — сказала она. — Чего уж там откладывать неприятности на после обеда, когда лучше покончить с этим сразу.
Она повернулась лицом к стене и, снимая кофту, которую порка могла испортить, обнажила спину до пояса. От солнца на сенокосе у неё почернели руки и шея, а плечи с выпирающими жёсткими мускулами и громадную спину, напоминающую торс Геракла, загар едва тронул. Светлая кожа смуглела по мере приближения к пояснице и глубоким подмышечным впадинам, из которых свисали два чёрных куста, поблёскивавших каплями пота. Синеватые следы под лопатками напоминали о последней взбучке, имевшей место около недели назад, потому что такие санкции применялись лишь в самых серьёзных случаях, когда про ступок становился причиной скандала или ссоры с чьей-нибудь супругой либо матерью семейства. Это было не столько наказание, сколько своего рода узелок на память, призывающий лучше выбирать сообщников. Но на этот раз речь шла именно о наказании. Боги домашнего очага взывали к отмщению. И всё же Ноэль не мог не испытывать чувства гордости, глядя на атлетическую спину старшей дочери. Ещё немного, и он готов был бы поддаться искушению простить её. Изобилие этой мускулатуры и её варварская сила были таковы, что к ним не очень подходили обычные человеческие мерки. И у Жюльетты было такое же ощущение, но только она видела в этом лишь дополнительное основание для того, чтобы ненавидеть сестру и не доверять ей.
— И давно это у тебя с ним? — спросил Ноэль.
Жермена повернулась к отцу, держа кофту двумя руками перед грудью.
— Я тебя спрашиваю, как давно у тебя началось с Виктором.
— Да нет же, ну что вы такое ещё придумаете? Клянусь вам головой Жюльетты, сегодня первый раз.
В кухню вошёл Арман с палкой в руке и злорадной улыбкой на лице. Он вручил орудие наказания отцу. И тот несколько раз подбросил палку, чтобы убедиться в её качестве. Палка была довольно тонкая, но узловатая, и у лёгкого вздутия на конце имелось несколько острых выступов.
— Ну, давай, — сказал Ноэль.
Жермена встала вполоборота к стене, выдвинув голову вперёд, чтобы лучше открыть свою округлённую и удобную спину, руками придерживая кофту у ключиц, чтобы она не упала. Ноэль, примеряясь, нанёс два удара, один — справа, со всего размаха, другой — слева, оставив на коже две красные черты. Это, однако, была не более как настройка инструмента, своего рода примерка. Жермена повернула голову с полуулыбкой, означавшей, что она оценила выбор новой дубинки. Затем посыпались более размеренные и точные удары. Красных полос становилось всё больше, побагровел целый участок спины, а в небольших разрывах кожи заблестели капельки крови. Подошла Жюльетта и пальцем указала отцу на одно место лопатки, где удар мог бы быть побольнее, но тот пренебрёг советом. Жермена не жаловалась и не двигалась, но дыхание её стало более шумным и бока вздымались теперь в убыстрённом ритме. Видя, как увлечённо отец занимается своим делом, Арман перестал прятать ещё одну палку, которую до сих пор держал за спиной, и ударил по спине Жермены, достаточно широкой, чтобы на ней хватило места для двух работников. Отец хотел было остановить его, но, приняв во внимание исключительный характер оскорбления, посчитал, что сын тоже вправе получить за него удовлетворение, и ничего не сказал. Жермена почувствовала, что град ударов усилился, и, заподозрив неладное, оглянулась через плечо, Арман в этот момент как раз поднимал свою палку. С пламенем в глазах она стремительно развернулась и, бросившись на брата, уронила кофту. Её груди выскочили на волю. От двух белых твёрдых шаров исходило удивившее Армана сияние. Он не успел ни отступить, ни защититься. Двинув ему наотмашь по челюсти, сестра отбросила его в кресло, где он на несколько мгновений застыл, обессиленный, с потухшими глазами и болтающейся головой. Жермена подобрала кофту и, повернувшись к отцу, извинилась за свою грудь.