Введение в человечность
Шрифт:
– Я, кажись, придумал...
– Ну?...
– я даже подпрыгивать от нетерпения начал.
– Давай, - говорит Ферзиков, - Агамемнон, мы тебя тренером сделаем. Найдем черного, а ты ему мозги в нужную сторону вправишь, а?
Это предложение мне сразу не понравилось. Какой, клоп тебя возьми, из меня тренер! Я - спортсмен и сам хочу на дорожку!
– Нет, Василий, - решил я пойти на тактический маневр, - так дело не пойдет.
– Почему?
– встрял Кабаков.
– Объясняю, - ответил я.
– Во-первых, черный таракан в наших широтах - биологический феномен, редкость.
– Так съездим!
– не унимался Вася.
– Зима сейчас, - покачал я усами, - они там или глубоко в мешки забились, или перемерзли насмерть. Мне Сократ про портовые склады рассказывал... И попрошу не перебивать... Во-вторых, тренера из меня не получится по причине огромного желания быть спортсменом. Ведь наставников на пьедестал не возводят, так?
– Ну...
– Значит, я прав, - подытожил ваш покорный слуга.
– Но у меня самого кое-какие мысли на этот счет имеются. Надо только сходить кое-куда...
– Куда?
– заинтересованно улыбнулся Ферзиков.
– Пока это секрет. Но обещаю, что до завтрашнего утра вернусь. Договорились?
– Слушай, ты какими-то загадками говоришь, тараканище, - потянулся Кабаков, - а что, если твои мысли - полная чушь? Может, поделишься с партнерами по бизнесу?
– Нет, - ответил я, - не чушь... и не поделюсь. Вась, отнеси меня на кухню, а завтра утром жди. Ладно? Верьте мне, люди. Я ж слово Агамемнона дал.
Глава двенадцатая. Шутка Судьбы и первые союзники
Пока они там, в комнате, думали, как решить первую возникшую проблему, мне в голову пришла нестандартная идея. Подтолкнуло к ней меня вчерашнее знакомство с Семеном Обуслововичем. Он-то черный, хоть и наполовину. Может, найдем выход вместе?
Конечно, возвращаться в эти заплесневелые подвалы никакого желания не было. К тому же Золя там... Шлюха! Нет, ярости во мне уже не осталось... Вот только боль разочарования продолжала разрывать мое маленькое, но горячее сердце.
С другой стороны, делать нечего. Всегда надо чем-то жертвовать. Пусть уж лучше гордостью, чем исполнением мечты.
Вася осторожно опустил меня за плинтус, и я, отыскав знакомую норку, устремился по заплесневелому коридору вглубь стены. Странно, но от царившего вчера оживления не осталось и следа. Достигнув Изольдиной коморки (из корыстных побуждений я решил сначала наведаться к своей неверной подруге, она все ж таки секретарша Катерпиллера, а не клоп вонючий), я и там никого не обнаружил.
Издалека доносился какой-то шум, словно шел митинг. Внимательно окинув взглядом ни капельки не изменившуюся обстановку, я вышел из Золиной квартиры и побрел в сторону апартаментов Семена Обуслововича.
Уже на подходе к ним, в душу закралось непонятное беспокойство. Меня одолело предчувствие того, что случилось что-то непоправимое, тяжелое, страшное. И, увы, не ошибся.
За сотню шагов до кабинета Катерпиллера я, глубоко погруженный в собственные мысли, чуть не сбил с ног тихонько рыдающую тараканшу, прислонившуюся к стенке и судорожно дергающую усами.
– Дамочка, что произошло?
–
– Ах... ах... умм...
– только и всхлипывала она.
– Да что же, наконец, здесь случилось?!
– обратился я громко к пожилому таракану, молча стоявшему поблизости.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и как-то механически произнес:
– Горе... Случилось большое горе. Господин Катерпиллер покидает нас. Доктора говорят, что душа его скоро устремится по вентиляции вверх, в самые серые небеса.
Я аж сел на брюхо. Вот тебе на! Только вчера пили кофе с лосьоном, за жизнь трепались, а сегодня старик умирает. Я не мог поверить собственным усам. Как такое могло произойти всего за день? Да разве за день?! Еще утром он мою любовь грязно имел...
– Найдите Агамемнона!
– донесся до моих усов громкий крик откуда-то из глубины коридора.
– Последняя воля Семена Обуслововича! Агамемно-о-он!
Я почувствовал на себе тысячи пристальных взглядов. Нет, естественно, я не мог видеть глаз столпившихся тараканов, потому что повсюду царил глубокий мрак, но меня словно пронзило магнитными иголочками.
И пошел вперед. Тараканы, запрудившие широкий низкий тоннель, расступались, жались к стенам, освобождая мне проход. Я двигался все быстрее и быстрее, наконец, пригнул к полу усы и устремился по образовавшемуся коридору с небывалой для себя скоростью. Потоки сырого воздуха обдавали холодом мое раскалившееся до красна тело.
Так, на всех парах, я буквально влетел в кабинет Семена.
– Он здесь...
– пронесся тихий ропот среди челяди Катерпиллера.
– Семен Обусловович, господин Агамемнон прибыл.
Я окинул взглядом два десятков тараканов, находившихся в кабинете. Искал Золю, но ее нигде не было...
– Агамемнон...
– донесся с гриба слабый, но удивительно красивый голос Катерпиллера, - мальчик мой, подойди...
Я, не чувствуя под собой лап, двинулся к умирающему. Усы мои обвисли, все тело как-то обмякло, лапки стали словно ватными. Теперь я понимал, что утренняя злость на старика была вызвана дурной ревностью, на которую я не имел никакого права. Ведь еще вчера, только увидев Семена, я сразу понял, что передо мной великий таракан, гениальный, значительный. Что такие личности появляются в нашей среде раз в год, а может, и того реже... Что же произошло? Как мог я усомниться в порядочности этого замечательного мыслителя и неутомимого деятеля. Даже сейчас, находясь на смертном одре, он излучал чудовищную энергию, и от него буквально исходил запах неукротимой жизненной воли...
– Семен, что случилось?
– спросил я, подойдя к грибу.
– Почему вы в таком состоянии?
– Кыш, косоглазые!
– тихо рявкнул Катерпиллер челяди.
– Оставьте нас вдвоем.
Я не успел оглянуться, как в комнате никого кроме нас не осталось. Семен Обусловович поманил меня поближе своей ослабевшей передней лапой и грустно улыбнулся.
– Жаль, что мы не успели познакомится с тобой поближе, - медленно проговорил он.
– Я чувствую в тебе неординарную личность, друг мой. Таких тараканов, как ты, среди моего народа нет... А жаль...