Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
Файгенн протягивает Миле руку и помогает встать. Очень знакомым, взрослым жестом, заводит её за свою спину.
Что может с этим пылесосом сделать мальчишка? У него распрямляются плечи, отчего он становится немного выше. Сизая прядь падает на левый глаз.
Знаете, я ничего в своей жизни, наверное, не видела более жуткого. Все остальные страхи показались в тот миг смешными детскими страшилками.
Его ломало и корёжило. Тело шло волнами, бугрилось наростами. На лбу, щеках, шее, руках выпячивались опухолями траурные метки, доставшиеся
Что-то бурлило внутри него. Рвалось наружу. И я сомневалась, что хочу это видеть. Да какой там сомневалась – боялась до визгу! – но не могла глаз отвести.
– Дара! – Файгенн впервые назвал меня по имени. – Ему нужна жертва!
Вот новость сказал, как будто я не знала!
И тут я поняла: он сдерживает, нейтрализует эту золотую дрянь! Обмякли мохнатки и Офа. Затих финист в объятьях Пиррии. Перестали царапаться и рваться коты. Лошади остановились!
И только Генка стоял как столб. Худой и напряжённый. Опухоли-метки то появлялись, то исчезали на открытых участках кожи.
– Ищи! – приказал он мне.
Хорошенькое дело – ищи. Что отдать-то? Я и так видела, как в золотую глотку засасывало каких-то мелких птиц и живность, но бездонную яму это не останавливало.
– Ищи! – снова пролаял Файгенн. – Иначе скоро оно разрастётся, и я не смогу его сдерживать!
Я закрутилась волчком. Сердце готово выскочить из груди. Айболитовых мышей? Несчастных квок? Что?
И тут в мою руку ткнулась мягкая морда. Я опустила глаза. Мой добрый старый Ушан. Серая свалявшаяся шерсть. Унылые, трогательно растопыренные уши. Бездонная печаль. Он смотрел на меня преданно – мой друг, мой товарищ, мой верный ослик.
– Нет-нет-нет! – затараторила я, падая на колени. Тёплые замшевые губы ткнулись мне в щёку, бережно собирая брызнувшие во все стороны слёзы. Долгий печальный взгляд. Почти неслышный вздох. И вот он мчится вперёд – стрелой, как хорошая сытая лошадка. Резво, как никогда.
Файгенн делает шаг в сторону и закрывает собою Милу. Я вижу, как взбрыкивает в последний раз ушановский зад. А затем ослик прыгает в золотую бездонность и исчезает.
– Не-е-ет! – реву я в голос и протягиваю руки.
Генка встаёт у недочерченного Айбином края, распахивает руки как крылья. По худому телу пробегает волной судорога. Метки мечутся как сумасшедшие, обезображивая его лицо. Ловушка становится меньше. Мальчишка делает шаг. Ещё меньше – ещё шаг. До тех пор, пока на земле не остаётся крохотный пятачок.
Файгенн падает на колени. Накрывает золотую монетку ладонью. Круговым движением впечатывает её в землю, словно таракана давит. Затем сгребает землю в кулак. Последняя судорога проходит дрожью по нему – и он падает лицом вперёд, затихая.
– А-а-а-а-а! – воплю я, уже почти ничего не соображая. Мне почему-то кажется – он мёртв.
Рядом с мальчишечьим телом опускается
– Он жив, – оборачивается она ко мне, но я продолжаю рыдать, умываясь слезами. На Милиных щеках – тоже дорожки слёз, но девчонка плачет тихо, почти незаметно.
Я чувствую его спиной. Улавливаю его тепло и надёжность.
– Дара, – бормочет он мне в макушку, и шевелит дыханием выбившиеся из косы волосы.
Я оборачиваюсь и прижимаюсь к его груди. Наверное, если собрать все слёзы, что я выплакала в его объятьях, наберётся ведро, но сейчас это не важно. Лишь бы чувствовать его рядом. Кольцо крепких рук. Лёгкое касание губ к волосам. Как хорошо, что он терпит мои истерики. Как хорошо, что ему хватает святости тянуть на себе дурацкий небесный груз, который только и делает, что рыдает.
– Не надо, – тихо просит он.
Да. Я знаю: Геллан прав. Я опять впала в уничижение, но сейчас, именно в эту секунду, мне проще винить себя в никчемности, чем до конца осознать собственное предательство.
– Не надо, слышишь? Он сделал выбор. Может, ему не так и много осталось жить. И поэтому он ушёл красиво, спасая своих друзей.
Всхлипывая, я затихаю. Геллан умеет подобрать правильные слова. Сердито тру лицо об его рубашку и оборачиваюсь.
Генка уже сидит, опираясь на Милино плечо. Я вижу их пальцы, переплетённые воедино. Видит это и Геллан.
– Пора двигаться дальше, – спокойно говорит он.
Вот так, да. Только небольшая хрипотца в голосе выдаёт, что он всё же не совсем бездушное бревно, каким без конца себя выставляет.
Глава 40. Когда заканчивается и начинается время
Геллан
– У меня стойкое ощущение, что мы движемся по кругу.
Вечер, горят костры. С каждым днём становится холоднее. Неудивительно: они идут на север, пусть и не целеустремлённо, постоянно отклоняясь в разные стороны. У Дары опухли веки от слёз и красный нос. Она целый день плакала, скрываясь от всех. Очень тихая. Ни с кем не говорила, ни на кого не смотрела.
Он понимал: нужные слова сказаны, аргументы приведены. Геллан мог бы твердить их миллион раз, как заведённый, лишь бы она перестала плакать и страдать. Терять друзей – невыносимо больно. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.
– Это уже третья Жерель и война с её притяжением.
Геллан тряхнул головой, отгоняя мысли и пытаясь прислушаться, понять, что Дара хочет ему втолковать. В последние дни он остро ценил вечерние часы, когда мог посидеть рядом с ней. Поговорить или помолчать, грея ладони у костра.
– Последняя – не Жерель, а ловушка, – возражает он.
У неё наконец-то сердито блестят глаза. Она всегда забавно сопит, когда заводится.
– В чём разница? Они ведут себя одинаково! Не знаю уж, что там даёт это долбанное Око, но оно постоянно стремится унизить и сломать слабого!