Вы любите пиццу?
Шрифт:
– Что это вы в такую рань вышли на улицу, синьор Гарофани? Не иначе как свалились с постели?
– Мне бы не пришлось падать с большой высоты – кровать без ножек!
– И ты предпочитаешь жить как свинья, лишь бы не работать!
– Это я-то не работаю! – скалил зубы Альдо.
– Ох, был бы ты моим сыном!
– Глядя на вас, никто бы не поверил, что я ваш сын – скорее, любовник!
– Замолчи, разбойник! Я слишком стара, чтоб слушать твои комплименты. Поторопись, Катерина, нечего тебе глазеть на этого бездельника! Да ты что, заснула что ли? Так я мигом разбужу!
Девушка и вправду словно не могла оторвать взгляда от Альдо, и молодому повесе излишним было бы объяснять, что таилось в ее глазах. Чертовски хороша собой эта Катерина! Альдо улыбнулся, и девушка улыбнулась в ответ. Мать это тут же заметила.
– А ну-ка, Альдо, живо проваливай отсюда! И не вздумай кружить возле Катерины, если не хочешь, чтоб я тебе все кости переломала! Ясно?
– А я-то всю жизнь мечтал о такой теще!
Парень быстро нагнулся, и перезрелый помидор, брошенный мощной, рукой синьоры Спаньеры, просвистел мимо, шмякнулся на тротуар и растекся пурпурной лужей. Альдо пошел дальше, хохоча во все горло, а вслед ему неслись самые изысканные неаполитанские ругательства. Спускаясь к порту, молодой человек со свойственной ему самоуверенностью думал, что, как бы там ни старалась Спаньера, это не помешает Катерине рано или поздно упасть в его объятия. Но сейчас Альдо было не до того: его сердце занимала Орсола.
В последнее время каждое утро она ждала его у Санта Анна ди Палаццо. Орсола не отличалась особой красотой, и Альдо часто спрашивал себя, что же его в ней так притягивает. Может быть, целомудрие, которое никак не удается победить? Сначала Альдо отталкивала мания Орсолы тащить его в церковь и ставить на колени перед образом святой Анны, которую она считала покровительницей своей любви. Молодой человек не знал поражений, ему и в голову не могло прийти, что с Орсолой его может постигнуть неудача. Если девушка вообразила, будто Альдо женится на ней, то тот, как всегда, нисколько не старался рассеять ее иллюзии. Он добивался Орсолы, но только никак не с целью жениться, а всего лишь потому, что она сумела задеть его самолюбие. Альдо не понимал, что кто-то может придавать любви несколько иное значение, чем он сам. Каждое утро при виде хрупкой фигурки Орсолы сердце его переполняла нежность.
– Orsola mia… amor mia… – начал он как обычно.
Девушка пристально посмотрела на Альдо.
– Ты думал обо мне сегодня ночью?
– Конечно, милая!
Одной ложью больше – одной меньше… Орсола взяла его за руку.
– Пошли…
И снова парню пришлось встать на колени перед святой Анной. Краем глаза он наблюдал за своей спутницей, погруженной в страстную молитву, и испытывал некоторое беспокойство – святая заступница не могла не знать, что творится у него в голове, и вряд ли ее это радовало. Религиозность Альдо была замешана на суевериях, рождавших у него сильные опасения – как бы святая не явила какое-нибудь чудо, дабы просветить Орсолу на его счет.
Снова оказавшись на улице, молодые люди в очередной раз обменялись клятвами и обещаниями, но когда Альдо хотел поцеловать Орсолу, девушка воспротивилась.
– Только после того, как ты попросишь у папы моей руки…
Отец Орсолы работал на таможне. Человек твердых принципов, настоящий чиновник. Даже если допустить, что Альдо вздумалось бы вести себя по-честному, таможенник наверняка сказал бы дочери, что никогда не отдаст ее замуж за лентяя, целыми днями болтающегося по улицам и не способного заняться порядочной работой. Бедная Орсола, витающая в облаках, что ее ждет?…
Назначив новое свидание, Альдо распрощался с Орсолой и отправился в порт. Там его острый взор мгновенно ухватил трех совершенно растерянных ранних пташек. Сначала молодой человек решил, что это англичане, но вскоре передумал – нет, это или немцы, или голландцы. Он подошел, прислушался к особенностям иностранной речи и, решившись, с ослепительной улыбкой предложил свои услуги:
– Wollen Sie die Stadt besuchen? [1]
Таская по городу иностранцев, Альдо научился немного лопотать по-английски, по-французски и по-немецки. Голландцы (а это оказались именно они) в восторге от того, что нашли человека, говорящего на понятном им языке, сразу согласились. Они быстро сговорились о цене, и Альдо, довольный, что дневной заработок обеспечен, поволок батавов открывать красоты Неаполя.
1
Не угодно ли вам посетить город? (нем.).
Очень далеко от него, в светлой комнате Соммервиль колледжа проснулась Одри Фаррингтон. Не то что бы она очень любила подниматься так рано, как сегодня, но нынешний день совершенно особый. Сидя на постели, Одри с легкой тоской в сердце осматривала убранство комнаты и вещи, окружавшие ее более трех лет. Она знала, что всю жизнь будет вспоминать потом это время, словно потерянный рай. Девушка улыбнулась суровому лику Данте и более доброжелательному – Савонаролы. Оба этих портрета, равно как и цветная репродукция панорамы Фьезоле, придавали комнате несколько итальянский колорит. С самого детства Одри страстно увлекалась Италией. Первыми героями ее грез были Лоренцо Великолепный, Сфорца, Рафаэль. Достигнув того возраста, когда молодые люди получают право самостоятельно выбирать дальнейшую судьбу, девушка сразу предупредила отца – достопочтенного Дугласа Фаррингтона, что совершенно не намерена идти по его стопам и заниматься юриспруденцией. Одри хотелось как можно лучше изучить итальянский язык, а потом преподавать его в Челтенхемском дамском колледже или же в Реденской школе для девочек – оба этих частных заведения издавна пользовались прекрасной репутацией и очень ей нравились. Дугласу Фаррингтону пришлось склониться перед непоколебимой волей дочери. Гораздо труднее было уговорить мать Одри, Люси Фаррингтон, убежденную в том, что Италия населена исключительно жуликами и лодырями, целыми днями тренькающими на мандолине, – короче, субъектами, весьма опасными для здоровья и добродетели юной мисс, воспитанной в хороших традициях. Преодолев все препятствия и поступив, наконец, в Соммервиль колледж Оксфорда, Одри принялась за работу с таким воодушевлением, что совершенно очаровала своего преподавателя итальянского Эрика Обсона. Даже каникулы мисс Фаррингтон проводила три года подряд в Риме, Флоренции и Милане и говорила по-итальянски так хорошо, словно родилась в каком-нибудь палаццо.
Сидя на краешке кровати в ночной рубашке, привезенной из Флоренции, Одри напоминала одну из тех юных, пышущих здоровьем англичанок, что красуются на этикетках парфюмерной продукции фирмы «Ярдли». У нее был красиво очерченный рот, ослепительной белизны лицо, пепельно-белокурые волосы и чудесные глаза, опушенные длинными черными ресницами. Таким образом, мисс Фаррингтон служила живым подтверждением общеизвестной истины, что если уж англичанка рождается красивой, то в мире мало найдется женщин, способных соперничать с нею. Безусловно, все студенты Оксфорда, дай им волю, влюбились бы в Одри без памяти, но дочь Дугласа и Люси Фаррингтон на сверстников не обращала ни малейшего внимания. Девушка слишком глубоко погрузилась в занятия, чтобы терять время на флирт, и почти не думала о любви. Точнее сказать, любовь для нее существовала как некий феномен, давно, правда, исчезнувший с поверхности земли, – например, страсть Данте к Беатриче или Петрарки к Лауре. А что касается будущего социального положения мисс Фаррингтон, для этого существовал Алан. По правде говоря, Одри воспринимала свой будущий брак с младшим компаньоном отца без восторга, но… раз уж нельзя выйти замуж за кондотьера или средневекового итальянского поэта, считала она, то в сущности не все ли равно. К тому же Фаррингтоны и Рестоны так давно договорились поженить детей, что восстать против их матримониальных планов было бы просто скандально. К счастью, со свадьбой никто не торопил. После окончания колледжа Одри собиралась пяток лет посвятить преподаванию, а уж потом выйти замуж за Алана и создать прочную семью, основанную на взаимном уважении.
Мисс Фаррингтон выглянула в окно, желая, видимо, навсегда запечатлеть в памяти окрестности Соммервиль колледжа, его двор с безупречно подстриженным газоном. Время словно замерло здесь. Садовник Тукс сажал кустики герани, а кот Мальборо, страдавший от старости ревматизмом и с трудом передвигающийся, лежал на солнышке. Все дышало безмятежностью и покоем, превращая колледж в совершенно особый островок. И вот сегодня Одри придется его покинуть независимо от того, получит ли она диплом или нет. Одеваясь, девушка обдумывала вчерашние экзамены и сочла, что в целом, пожалуй, она держалась хорошо. Но оценки обсуждаются комиссией и станут известны примерно к полудню. Спасаясь от мучительного ожидания, Одри решила прогуляться по Оксфорду и вернуться в колледж к тому времени, когда все уже будет закончено. Ей удалось никем не замеченной проскользнуть во двор и добраться до ботанического сада. Там девушка и просидела до одиннадцати часов.
Как только Одри переступила порог Соммервиль колледжа, подруги, ожидавшие ее появления, устроили овацию. Смущенную девушку подхватили и чуть ли не поднесли к доске с объявлением итогов. Мисс Фаррингтон удостоилась диплома бакалавра искусств первой степени, специалиста по современным итальянскому и испанскому языкам.
Последний визит Одри оставила для Эрика Обсона. Распрощавшись с преподавателями и товарищами и перенеся багаж в такси (в Лондоне уже с нетерпением ждали извещенные о триумфе родители и Алан), мисс Фаррингтон постучала в дверь своего наставника в итальянском языке. Эрик Обсон, высокий худой мужчина, как всегда облаченный в слишком широкий для него твидовый костюм, встретил девушку с особенной нежностью.