Выход где вход
Шрифт:
Однако сейчас, когда взрослая Вера обернулась к стенам Кремля, ее настигло то неотвратимое, чего она счастливо избежала ребенком. Смерть, от которой нет спасения, всё-таки пришла к ней. Она явилась в облике насмешливого холодка в глубине души, едва заметного призвука презрения к самой себе — в детстве… Это ж надо — придумать такое, глядя на безжизненные камни?
Ребёнком ускользнув от всесилия смерти, спрятавшись от ледяного дыхания в волшебные сказки и доверие к чуду, она почуяла его теперь. В Вериной душе в одночасье умерло почтение. Риелторская работа убила в ней остатки уважения к сакральной части города. Главная площадь страны смотрелась пустошью в обрамлении театральных декораций. Знаменитые зубчатые стены казались
Холод, заползший внутрь, распространялся всё дальше. Многие Верины клиенты испытывали неподдельный трепет, говоря о близости Кремля. А тот, кому обломилась неподалеку квартира, считался редкостным счастливчиком. Но она видела перед собой лишь тусклые булыжники да обманный пряничный домик. И никакого трепета.
Спустившись на Лубянке под землю, Вера вскоре оказалась на одной из окраин. Поискала глазами на платформе стройную фигурку в мужской куртке, в неизменных кроссовках и спортивных брюках. По мере приближения силуэт превращался в седую подтянутую женщину, остроносую, с птичьим лицом. Лидия Семеновна представляла собой классический тип 'походника', полжизни проведшего на природе. Из тех, что в лесу ориентируются много свободнее, чем на городских улицах, а на службе присутствуют лишь телесно, отдавая все мысли зелёному шелесту. Тоску по лесу в своем пенсионном возрасте она утоляла многочасовыми прогулками с собакой. Недавно собака погибла под колесами. И Лидия Семеновна погрузилась в беспросветную депрессию, усиленную необходимостью переезда.
Её дочка родила второго ребенка. И теперь вместе с мужем настаивала на ухудшении района, чтобы выиграть при обмене лишнюю комнату. Мать подчинилась, хотя по своей воле ни за что не согласилась бы уехать из места, добрую половину которого занимал лесопарк. Этот парк был её легкими и её убежищем. Она в нем часто и подолгу пропадала — теперь уже без собаки. Районы же, в которые получалось поменяться с расширением площади, были лысыми и неустроенными.
Вся предшествующая жизнь приучила бывалую походницу приносить себя жертву. Она, казалось, в чем угодно умела себя ограничить. Могла мало есть, почти не спать, довольствоваться минимумом личных вещей. Таскать тяжести. Подолгу оставаться в движении. И не испытывать по этому поводу ни малейшего недовольства. Но именно сейчас в её отлаженном механизме самоограничения что-то сломалось. За всё время общения с Лидией Семеновной Вера так и не узнала, какая у неё улыбка.
Терпеливая женщина пугала каменной послушностью, безоговорочным принятием обстоятельств, против которых восставало все её существо. Дочь была занята с крохотным ребенком, и все хлопоты по выбору квартиры легли на Лидию Семеновну. Она, словно автомат, исполняла всё необходимое — аккуратно приезжала смотреть варианты, изучала их и сравнивала. Её видимая жизнь не утратила признаков исправно работающей машины. Но она на всё реагировала одинаково безучастно. Вытряхнуть её из апатии никак не удавалось. А примириться с отсутствием эмоций у клиента Вере не позволял профессиональный азарт.
Она искренне стремилась стать знатоком человеческих душ. И теперь пыталась подобрать ключик к душевному состоянию Лидии Семеновны, хоть как-то её вдохновить. В тех местах, куда они выбирались, Вера пробовала отыскать намеки на природу. Но хилые и малочисленные деревца не могли соперничать с атмосферой настоящего леса, с которым расставалась походница.
Сейчас они снова плелись по обширному невыразительному пустырю. По периметру разбросано несколько современных домов, построенных на скорую руку. Между ними — изрядные промежутки неосвоенных территорий. Здесь пока нет даже детских садиков и магазинов. За покупками ездят на соседнюю станцию метро, где всё это уже построено. Район сам по себе нагонял депрессию. Привычное равнодушие к происходящему в Лидии Семеновне сменилось глубокой подавленностью. Вера чувствовала, что отсюда надо скорее выбираться. Выйдя из пахнущей клеем и известкой новенькой квартиры на лестничную площадку, спохватилась:
— Ой, я забыла Вас предупредить. Мы сейчас ещё в одно место поедем. Отсюда неподалеку. Райончик старый, обжитой. Там хотя бы улицы есть. Я им с утра звонила, вроде согласны показать.
Преодолев на метро еще пару станций и выйдя на улицу, они оказались в толпе людей, снующих во все стороны. Изобилие торговых палаток, громкая музыка, приезжающие и отъезжающие автобусы разом их оглушили.
— Да, здесь всё-таки поживее, — неуверенно произнесла Вера. — Вот только района я этого не знаю. Никогда не была тут. Ну, ничего. Сейчас спросим у местных жителей про улицу. Скажите, вы не знаете, где здесь…
Несмотря на её крики, никто не останавливался. Вера попыталась затормозить кого-нибудь персональным обращением:
— Мужчина в шапке! Девушка в голубом шарфе!
Бесполезно. Карту города она забыла дома, да там и не все новые улицы обозначены. Без помощи никак не обойтись.
— Скажите, где здесь улица Вновь обретенной…
Проходящий мимо парень деловито отодвинул её в сторону, чтоб не мешалась. Вера устремилась к потоку людей, выходящих из метро, — очевидно прибывших с новым поездом:
— Простите, вы не знаете, где здесь улица Вновь обретенной…
Её обходили с двух сторон, по бокам, как камень, мешающий течению мощной реки. Но кое-кто из прохожих всё же бросал короткие ответы: 'Без понятия', 'Ой, не знаю', 'Даже не представляю'. Лидия Семеновна обреченно стояла в сторонке. Наконец, Веру посетила блестящая идея. Осознав, что мимо метро ходит наземный транспорт, она ринулась искать остановку. Граждане там вынужденно простаивали, дожидаясь автобусов. И это давало хороший шанс расспросить их, где находится нужная улица.
Через четверть часа они уже шагали по улице Вновь Обретенной Свободы, высматривая номер дома и корпус. Вера бурлила негодованием по адресу местных жителей, выплескивая его на ни в чем не повинную улицу:
— И что за название такое? Кто только додумался?!
— Из переименованных, небось, — подала голос Лидия Семеновна. — Раньше-то она как называлась?
— Раньше её вообще не было. Никто тут не жил. Одни фабрики, да складские помещения стояли. Дома здесь начали строить только последние годы. Вон какие отгрохали — высоченные, с холлом, с большими кухнями. А окна всё равно — на помойку или на трубы. В лучшем случае — на железную дорогу. И названия улиц тут в духе времени: проспект Реформ, проезд Нововведений, улица Вновь обретенной свободы. Она, правда, лучше выглядит, чем улица Вольная. Знаете Вольную улицу в Копытниках, возле рынка? На ней дома стоят только по одной стороне, а другая — затянута колючей проволокой, поверх высоченного забора. Там когда-то режимное предприятие было, вот его и огородили. Но смотрится очень назидательно! Не знаю, что случилось раньше — колючей проволокой обтянули, а потом назвали 'Вольная'… Или сначала назвали 'Вольная', а потом уже — проволокой.
Вера почувствовала, что в кои-то веки ей удалось растормошить Лидию Семеновну. Хотя местность совсем не располагала, чтобы здесь поселиться, но в настроении клиентки наметилось оживление. Что-то в обсуждаемой теме оказалось ей созвучно. А, может, их с Верой объединила общая беда. В районе, где жила походница, все тоже путались в названиях переименованных улиц. И встречные люди так же оказывались 'без понятия'.
Вера исподволь завела разговор о новой собаке. Ей хотелось пробудить в Лидии Семеновне ощущение собственной ценности. Напомнить о живом существе, готовом пойти за ней на край света, — как ей сейчас приходится идти за дочерью. Та с тяжким вздохом призналась, что подумывает о другой собаке. Но предпочла бы не покупать, а подобрать на улице. Вера, боясь вызвать болезненные воспоминания о погибшем друге, аккуратно переместилась к нейтральным темам.